Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней. Эрик Кандель
уровне выглядит депрессия, но не позволяет понять ощущения, связанные с депрессией, которые может открыть нам симфония Бетховена. Чтобы по-настоящему разобраться в природе психики, необходимо рассматривать ее и с той, и с другой стороны, однако, увы, мы редко совмещаем то и другое.
Интеллектуальная и художественная среда Вены рубежа XIX–XX веков породила условия для обмена идеями между теми, кто смотрел на психику с обеих сторон, и этот обмен привел к прорыву в становлении представлений о психике. Какую пользу и кому может принести подобный обмен сегодня? Для нейробиологии его польза очевидна: одна из высших целей биологии состоит в том, чтобы разобраться в механизмах осознанного восприятия нами ощущений и эмоций. Уместно предположить, что он полезен и ценителям, искусствоведам и историкам, а также самим художникам.
Познание процессов, обеспечивающих зрительное восприятие и эмоциональные реакции на произведения искусства, вполне может привести к возникновению нового языка искусствоведения и новых форм искусства, а то и принципиально новых способов творческого выражения. Подобно тому, как Леонардо да Винчи и другие художники эпохи Возрождения благодаря анатомии научились точнее и убедительнее изображать человеческое тело, современные художники благодаря открытиям науки о человеческом мозге могут отыскать новые формы творчества. Понимание биологической природы художественных открытий, вдохновения мастеров и реакции зрителей на произведения искусства может сослужить неоценимую службу художникам. Рано или поздно нейробиология может открыть и саму природу творчества.
Наука пытается разобраться в сложных процессах, редуцируя их до принципиальных основ, и этот подход вполне можно распространить и на искусствознание. Именно это я и сделал, сосредоточившись на одной художественной школе, представленной всего тремя художниками первого ряда. Некоторые люди опасаются, что редукционистский подход умалит наше восхищение искусством, принизит и лишит искусство его особой силы, сведя роль зрителя к обычной работе мозга. Я же утверждаю обратное: поощряя диалог между наукой и искусством и изучая связанные с искусством психические процессы, редукционистский подход расширяет наши представления и открывает новые возможности познания природы творчества и его плодов. Эти новые возможности позволят искать и находить неожиданные аспекты искусства, порождаемые взаимосвязанными биологическими и психологическими явлениями.
Редукционистский подход и применение нейробиологических данных в искусствознании ни в коей мере не отрицают богатство и сложность человеческого восприятия и не умаляют наше восхищение формой, цветом и эмоциональностью. Теперь у нас имеются достоверные знания о сердце как о мышечном органе, снабжающем тело и мозг кровью. Мы больше не считаем сердце вместилищем эмоций, но это не умаляет нашего