Первые леди Рима. Аннелиз Фрейзенбрук
мы занимались любовью друг с другом —
Прикоснитесь к розовой щеке своим божественным пальчиком{194}.
Но самым большим возмездием для Августа оказалась собственная дочь. По глубочайшей иронии судьбы скромная девочка, разрекламированная Августом как идеал женственности, единственная женщина, которая появилась на монетах, отчеканенных в Риме, мать двух будущих наследников Августа, превратилась в известную всем разбитную девицу с бойким языком, которую раздражали оковы, наложенные на нее консервативным отцом. Такой образ возникает из вымышленного разговора на обеде о шутках и высказываниях Юлии, который содержится в произведении V века под названием «Saturnalia». Его автор, Макробий, отбирал материал для своей книги из коллекции острот, опубликованных в I веке неким Домицием Марсом, – который, в свою очередь, будучи протеже Мецената, высокопоставленного приближенного Августа, вероятно, повторял истории, ходившие по Риму и в придворных кругах того времени{195}.
Первыми позорящими пятнами на портрете Юлии как образца женской высокой нравственности стали шепотки об отцовстве ее детей. Неверность во время ее брака с Агриппой связывалась с именем Семпрония Гракха, члена знаменитого клана Гракхов, и хотя ее отец игнорировал эти подозрения, ее ближайшие друзья явно знали лучше. Когда Юлию спросили, как так получается, что все ее дети от Агриппы похожи на него, в то время как у нее так много любовников, говорят, она дерзко ответила: «Пассажиров никогда не пускали на борт, пока трюм не заполнен», – подразумевая, что допускала в свою постель других мужчин, только будучи безопасно беременной от мужа{196}.
Тем не менее Юлия, очевидно, была популярной в народе фигурой благодаря «мягкой человечности и доброму расположению… Те, кто знал о ее грехах, удивлялись этому противоречию с ее известными качествами»{197}. Согласно историям, приведенным в «Saturnalia», Август сначала пытался смягчить ситуацию, советуя дочери умерить «экстравагантность ее одежды и дурную славу ее компаний». Он был оскорблен, когда однажды она в его присутствии вышла в непристойном одеянии. На следующий день она пришла, одетая в скромное платье, со строгим выражением лица, и обняла отца, который обрадовался проявлению уважения и внешних приличий. «Это платье, – заметил он, – гораздо больше подходит дочери Августа». У Юлии был наготове ответ: «Да, сегодня я одета, чтобы встретиться с глазами отца – а вчера одежда была для моего мужа»{198}.
Для римской женщины платье было буквально минным полем – как социальным, так и портновским. Ливия и другие высокопоставленные женщины часто изображались на статуях в традиционной stola – похожем на сарафан платье с V-образным вырезом у шеи, женским эквивалентом мужской тоги и стандартной одежде римской горожанки времен Республики. Но стола больше уже не была повседневной одеждой при Юлии, хотя ее ношение могло придать дополнительный налет благочестивой респектабельности в глазах ее отца. Взамен богатые матроны, начиная с I века
Ovid, Amores, 1.4. О новых правилах размещения при Августе см. Rawson (1987), 85, 89 and 113; also Edmondson (1996), 88–9.
см. Richlin (1992), 76 and Fantham (2006), 81.
Macrobius, Saturnalia 2.5.9. О Домиции Марсе в качестве источника см. Fantham (2006), 81; and Richlin (1992), 69 and n. 7. О предполагаемом романе с Семпронием Гракхом во время замужества за Агриппой см. Tacitus, Annals 1.53.
Macrobius, Saturnalia 2.5.2.
Macrobius, Saturnalia 2.5.3–5.