Лицо ее закройте. Филлис Дороти Джеймс
парашюта, сжимаются в кулаки, когда он сопротивляется или упорствует. Не получилось. Казалось, не осталось ничего общего у Феликса, пострадавшего за дело, которому верил, с этим уступчивым, искушенным, язвительным Феликсом Герном из семьи издателей Гернов и Иллингвортов, так же как не было ничего общего между девчонкой, вышедшей замуж за Эдварда Рискоу, и той женщиной, какой она теперь стала. Внезапно на Дебору снова накатила ее malaise[5] – тоска и печаль. Она с тоской наблюдала, как Феликс записывает на субботу предстоящее свидание своей изуродованной рукой, ровным почерком, точно назначает свидание со смертью.
3
После чая Дебора решила навестить Стивена, отчасти потому, что не хотела ехать домой в час пик, но, главное, потому, что она почти всегда во время своих приездов в Лондон посещала больницу Святого Луки. Она предложила Феликсу составить ей компанию, но он отказался, объяснив, что от запахов лекарства ему становится плохо, и посадил ее в такси, как всегда рассыпавшись в благодарностях за встречу. Он был педантично постоянен в этом. Дебора торопилась отделаться от малоприятных подозрений, что его утомила ее болтовня; слава богу, наконец-то она едет – машина удобная, быстрая, она повидает Стивена. К ее огорчению, в больнице его не оказалось. Не похоже на него. Колли, дежурный по вестибюлю, сказал, что мистеру Макси позвонили и он вышел с кем-то повстречаться, предупредив, что отлучается ненадолго. Его заменяет сейчас доктор Донвелл. Мистер Макси скоро должен вернуться. Его нет почти уже час. Может, миссис Рискоу пойдет в ординаторскую?
Дебора поболтала немного с Колли, которому симпатизировала, и поехала в лифте на четвертый этаж. Мистер Донвелл, робкий прыщеватый молодой регистратор, пробормотал слова приветствия и тут же ретировался в палаты, оставив Дебору наедине с четырьмя грязными креслами, неаккуратной кипой медицинских газет и не убранной после чая посудой. Похоже, они снова ели швейцарские булочки и, как обычно, под пепельницу пустили блюдце. Дебора начала было собирать тарелки, но, сообразив, что занятие это пустое, ведь она не знает, куда их девать, взяла газету и подошла к окну, решив возле него поджидать Стивена и почитать что-нибудь интересное и доступное из медицинских статей. Из окна были видны центральный вход в больницу и улица, ведущая к ней. Вдали блестела излучина реки и высились башни Вестминстера. Непрерывный гул машин, здесь не такой навязчивый, служил приглушенным фоном больничных звуков – хлопали дверью лифта, звонили телефоны, кто-то торопливо шел по коридору. К входным дверям поликлиники вели пожилую женщину. С высоты четвертого этажа фигуры внизу казались укороченными. Дверь в поликлинику беззвучно закрылась и так же беззвучно открылась. И вдруг она увидела их. Сначала – Стивена, потом огненно-рыжую голову на уровне его плеча. Она не могла ошибиться. Они остановились возле угла здания. Похоже, разговаривали. Темноволосая голова наклонилась к рыжей. Минуту спустя они попрощались за руку, потом Салли повернулась в сиянии солнечных лучей и быстро двинулась прочь,
Болезнь