Охота на смотрящего. Евгений Сухов
что Варяга нет. Ладно, пусть будет так, как карта ляжет!
Но почему-то от дурного предчувствия по коже ползли предательские мурашки.
Шрам отключил сотовый, когда направлялся на Васильевский остров на встречу с Калистратовым. Теперь, когда встреча была завершена, следовало связаться с Моней и выяснить, как прошла планируемая операция. Несколько раз он набирал его номер, но механический женский голос холодно и вежливо всякий раз извещал о том, что «абонент временно недоступен».
Дурное предчувствие усилилось: Моня никогда не отключал свой мобильник в рабочее время.
Следовало как-то отвлечься от навалившихся проблем, снять накопившуюся усталость. Шрам вспомнил про Ирку, свою давнюю любовницу, и, повеселев, направил «бээмвуху» к ее дому на Литейном.
Через двадцать минут он стоял у порога ее квартиры. Позвонил условным звонком, но ему никто не открыл. Шрам отпер дверь своим ключом и вошел.
Не раздеваясь, сразу двинул на кухню к холодильнику. Достал с верхней полки холодную бутылочку пива «Хайнекен» и открыл, привычно сорвав крышечку толстым золотым кольцом с рубином. Этому нехитрому трюку он научился еще в восьмом классе, подражая своему тогдашнему кумиру – отвязному шестнадцатилетнему пацану Генке Мякишу. Тот откупоривал «Жигулевское» именно таким способом, умело поддевая зазубренный край стальным кольцом, которое постоянно носил на среднем пальце.
С тех пор утекло много воды. И пива. И крови. Не было уже давно Мякиша – его опустили за беспредел на челябинской пересылке, а потом по-тихому задавили в общей камере. Да и сам он не прежний желторотый юнец, теперь к нему обращались уважительно: либо Александр Алексеевич, либо господин Степанов. Либо совсем просто – Шрам. Но он частенько, как бывало в далеком мальчишестве, открывал бутылку пива именно таким щеголеватым способом.
Впрочем, Шрамом его называли лишь самые близкие, кому это было позволено. Те, кто знал его с юности как одного из самых отчаянных и авторитетных бандитских вожаков Северной столицы. Те, кто с ним участвовал в десятках разборок, на одной из которых его полоснули по лицу финкой, оставив на щеке глубокий шрам. За что впоследствии он и получил свое грозное погоняло, эдакий несмываемый след боевой доблести.
После первой отсидки Шрам заделался авторитетом Выборга, перестал беспредельничать и, как всем казалось, стал жить по понятиям. Он упорно везде и всюду распространялся о том, что сила воровского сообщества России – в единстве, и жестко пресекал любые поползновения, ведущие к раздорам на вверенной ему территории. При этом Степанов безжалостно избавлялся от непокорных и упрямых: завозил их в лес и там, в назидание другим лидерам, расстреливал на глазах у примолкшей братвы, но он никогда не отказывался выступать посредником на мирных переговорах по урегулированию междоусобиц, нередко вспыхивавших между региональными группировками.
Постепенно влияние Сашки Степанова стало распространяться не только на его родной Санкт-Петербург, но и шагнуло далеко за его