Дорогой Никто. Настоящий дневник Мэри Роуз. Джиллиан Маккейн
была одна – верная подруга Алкоголь никогда меня не обижала. Я обожала ее, лгала, крала, попрошайничала и плакала ради нее. Я отсидела ради нее, я умирала ради нее.
Я ненавидела жизнь, когда не была пьяна.
Я даже не хотела отправиться в рай – ведь алкоголь пришлось бы оставить на земле.
Фонд «КЬЮРОН»
Дорогой Никто!
Я пытаюсь стать нравственнее. Я уже тридцать дней не употребляю наркотиков и алкоголя. Интересно, смогу ли я начать новую жизнь, когда меня завтра выпишут? Пока мне не кажется, что мне оно надо: прежнее отчаяние отпустило, но это ненадолго. При всех моих благих намерениях алкоголь и наркотики способны превратить меня в ходячую катастрофу. Не знаю почему. Потом становится паршивее, чем было, но под кайфом так хорошо. Жаль, что зависимости высасывают из меня жизнь, оставляя пустую оболочку.
Я хочу быть счастливой, а из-за наркотиков дергаюсь. Из-за них я боюсь будущего. Они пробуждают во мне паранойю.
Но я с этим справлюсь!
С божьей помощью я справлюсь с чем угодно.
Финиксвилл, Пенсильвания
Лето 1997 г.
Дорогой Никто!
По сравнению с исправительным центром «Кьюрон» показался раем, но через некоторое время мне и там опротивело. Зато я познакомилась с интересными ребятами. Теперь я по ним скучаю. Я до сих пор общаюсь с Диланом и Хейли: она очень умная (не меньше моего) и чуткая. Кажется, ей можно доверять. Она много знает – больше, чем я (получается, не так уж и много).
Спустя тридцать один день я снова дома. Ситуация под контролем и вроде налаживается. Мне очень помогает Николь, сама того не зная. Я ее очень люблю. Если бы я могла изменить что-нибудь одно, я бы стала такой старшей сестрой, которую заслуживает Николь.
Мне было лет восемь или девять, когда сводная сестра появилась на свет. Пока мать дохаживала беременность, я все больше проникалась недобрыми предчувствиями. Сначала, когда мать сказала (за обедом), что беременна, я подумала – ну, и что такого? Я не могла взять в толк, отчего соседи и другие поднимают такой шум. Я выказала меньше интереса, чем от меня ждали, – по крайней мере вначале. Наверное, мне просто хотелось подольше побыть единственным ребенком. Но когда мы начали ходить в больницу на занятия, я постепенно прониклась. Я играла, будто мои куклы – это мой новорожденный братик. Я всегда играла, что у меня брат, хотя втайне хотела сестренку. Видимо, на «брата» было легче обижаться – ведь ребенок украдет внимание, уделяемое МНЕ.
Подруга матери Джейн повезла меня в магазин и купила неоново-оранжевые темные очки, забрызганные черной краской. Очки были безвкусные и на шнурке, чтобы можно было носить на шее (у меня уже были блестящие темно-вишневые очки с пандами в уголках, которые мне купила мама, но Джейн я об этом не сказала). А из магазина мы пошли в больницу, и я подержала Николь, покачиваясь взад-вперед. Я готова была держать ее всегда, свою сестру (хотя и притворялась, что она МОЙ ребенок).
Конец