Великие жены великих людей. Лариса Максимова
милицию, которая приехала только через четыре часа. Никаких бандитов, конечно, не нашли, но выяснилось, что это орудовала группа наркоманов, грабивших дома, чтобы потом обменять награбленное на дозу. Назавтра у Зои поднялась температура под сорок, она долго болела. Но самого страшного не случилось.
1954 год. Дача в Шереметьевской. В панамке на столе – маленький Леонид Богуславский, сын Зои
Кстати, в авиакатастрофе она выжила. От наезда мотоциклиста отделалась легкими ушибами. Да и крупный выигрыш в казино не превратил ее в запойного игрока. Все самое главное, видимо, закладывается в человека с детства….
Зое три года. Коктебель
– Итак, я была абсолютным продуктом советской власти. И моей веры в нее не могло поколебать ничего, хотя прецеденты случались. Так первый звонок прозвенел году в 34-м, когда началось «дело Кирова». У нас тогда была большая компания, в которой я особенно дружила с Леонидом Зориным. Мы прогуливались, болтали, и вдруг он говорит: «Ты разве не понимаешь, что это Сталин явился причиной гибели Кирова?» Я просто остолбенела. Сочла Леню сумасшедшим и даже не стала брать его слова в голову. Хотя запомнила, как видите. Или другой факт. У нас в доме были фотографии тех людей, которых, как и отца, послали совершенствоваться в Германию. Многие из них стали папиными друзьями, приходили в гости. И вдруг я стала замечать, что эти фотографии куда-то исчезают – одна, потом другая, третья… Впоследствии я узнала, что их всех пересажали – весь костяк завода Орджоникидзе! Отцу удалось избежать этой участи только благодаря моей матери. У нее была какая-то гениальная интуиция, которая мне немного передалась, – умение предвидеть и предчувствовать… Она, когда почувствовала, что тучи сгущаются, убедила отца оставить пост главного инженера завода и перейти на научную работу, в аспирантуру. Заодно мы тут же уехали из Москвы в какой-то очередной отпуск. Соседи потом сообщили, что к нам заходили два раза, но, слава Богу, никого не застали. Получается, что мама отца спасла. Еще штрих – в нашей квартире жила немка, которую звали Гертруда. Она была полубезумная, родители старались меня от нее оградить. Как я потом выяснила, ее мужа тоже репрессировали и расстреляли. Она осталась одна, без языка, беспомощная, обезумевшая от горя… Все эти вещи, о которых я узнавала, меня пугали, но не затрагивали глубинных чувств, не снижали веры в наше государство, и моего оптимизма: я также с удовольствием ходила весной и осенью на демонстрации, завязывала пионерский галстук, пела патриотические песни. Я никогда не слышала дома крамольных разговоров. Сегодня у меня есть этому объяснение – родители старались меня максимально баловать, ничем не смущать мое сознание, не отягощать психику, не внушать сомнений. Исключением была только учеба – я обязана была хорошо учиться, неуклонно и изо всех сил овладевать знаниями, не позорить честь советской школьницы. В этом вопросе строгости были неимоверные, и наказание за плохую успеваемость следовало