Тэмуджин. Книга 3. Алексей Гатапов
в борджигинские курени своих нукеров Боорчи и Джэлмэ, и пытался понять, к какому исходу клонятся там события.
Утром и вечером Тэмуджин усердно молился богам и духам предков. С восходом солнца он брызгал молоком западным богам, надрывным от волнения голосом выкрикивал их имена, с закатом он так же старательно угощал восточных, преподнося им арзу и хорзу. Для этого он каждый раз просил матерей не жалеть молока и покрепче выгонять вино. Чаще же всего он обращался к богине Эхэ Саган и к его праправнуку Чингису Шэрэтэ Богдо, к которым прошлой зимой, будучи в тайчиутском плену, он летал во сне.
«Ведь вы сами наказали мне установить в племени порядок! – запальчиво говорил им Тэмуджин в пору отчаяния. – Как же я это исполню, если не смогу вернуть отцовский улус? Поддержите же меня, дайте мне силы и возможность…».
Из предков он обращался к духам отца Есугея, прадеда хана Хабула и дальнего предка в одиннадцатом колене – Дува Соохора, большого белого дархана[1], того самого, который мог видеть на три кочевки вперед и сжег души девяти татарских черных шаманов. Его Тэмуджин просил помогать угадывать происки врагов и помешать им, если те попытаются уничтожить его.
В себе он смутно чувствовал растущие дарханские силы. Порой он бывал уверен, что ни один на свете шаман не сможет повлиять на него своим колдовством, а сам он сумеет любого человека, даже самого Таргудая, заставить пойти по нужному для него пути. Однако, помня наказ старых шаманов племени, он берег свои силы, остерегался тратить их на истоке.
Джэлмэ как-то съездил к своему отцу, кузнецу Джарчиудаю, и привез с собой дарханское снаряжение – малую наковальню с мехами и молотом. Для него на дальнем краю поляны, под горой, построили небольшую землянку для кузни. И теперь в ночь каждого полнолуния оттуда подолгу доносились звон железа и крики его взываний. Тэмуджин иногда ходил к нему, слушал его молитвы, а один раз даже взялся за молот и пробовал бить по раскаленному пруту на наковальне, ловя в себе какие-то невнятные, волнующие душу отзвуки.
Поначалу все в семье, да и Тэмуджин тоже, без особого почтения смотрели на дарханские корни Джэлмэ, считая, что не очень-то он искушен в тайных искусствах своих предков. Но однажды мать Оэлун обратила внимание Тэмуджина на то, что черный жеребец Джэлмэ, всю ночь простояв у коновязи, к утру вдруг становится мокрым от пота – даже пеной покрываются шея и круп, словно он в непрерывной скачке покрыл далекое расстояние, а сам Джэлмэ в такие дни спит до полудня, тогда как с вечера ложился вместе со всеми, с темнотой.
– Не иначе, – украдкой от других говорила ему мать, – этот Джэлмэ ночью во сне отправляется на своем коне куда-то по своим делам и возвращается к утру. Оттого и спит он долго.
Такие необычные случаи были замечены за ним несколько раз, и в семье Есугея без лишних разговоров признали его большим дарханом. Мать Оэлун даже попросила его погадать о будущем на бараньей лопатке. Вышло поначалу не все гладко, однако, в конце концов, лопатка показала благополучный исход, и она осталась довольна.
Тэмуджин
Дархан (монг.) – кузнец, либо ювелир и, как правило, маг. Дарханы исполняли жреческие функции наравне с шаманами. Как и шаманы, делились на «черных» (кузнецы, мастера по железу) и «белых» (ювелиры, мастера по золоту, серебру и цветным металлам. Соответственно, являлись черными и белыми магами.