Ипатия – душа Александрии. Чарльз Кингсли
Христа и познавший благодать, которая освободила весь род человеческий, может держать рабов.
– Я этого тоже не понимаю, – сказал Филимон.
– Ну а мы, в Александрии, думаем иначе. Мы даже не можем подняться по ступеням храма Божия, не снабдив особой защитой наши изнеженные ноги.
С кресла сошла женщина, при виде которой Филимон еще шире раскрыл глаза, чем при недавней встрече с Пелагией.
Белая шелковая туника женщины была испещрена всевозможными рисунками: на ней были вышиты и притча о Лазаре, и ряд крестов, и Иов[63] с его тремя друзьями.
– Ее одежда, – шепнул старый священник, – свидетельствует о паломничестве, предпринятом около двух лет тому назад в Аравию, чтобы увидеть и поцеловить ту самую навозную кучу, на которой сидел патриарх Иов.
На шее важной дамы среди полдюжины ожерелий висела рукопись Евангелия с позолоченными краями и замком из драгоценных камней. На голове посредине высокой жемчужной диадемы красовался крест, а сзади диадемы и вокруг нее вздымалось сплетение напомаженных локонов и кос вышиной с полфута. Вероятно, в это утро какая-то несчастная рабыня потрудилась не один час над возведением этой башни, не получив в награду ничего, кроме выговоров.
Смиренно, с жеманным лицом и потупленным взором, всходила по ступеням нарядная прихожанка, испуская порой вздохи раскаяния, склоняя голову и прижимая руку к груди, блистающей самоцветными камнями. Увидев священника и монаха, она отвесила им поклон и с глубочайшей покорностью испросила позволения поцеловать край их одежды.
– Женщина, ты бы лучше поцеловала подол собственного платья, – сердито ответил Филимон.
Ее лицо вспыхнуло гневом, и с выражением оскорбленной гордости она сказала:
– Я искала твоего благословения, а не проповеди. Проповедь я найду в другом месте, если пожелаю.
– И такую, какая тебе угодна, – пробормотал старый священник.
Женщина поплыла вверх по лестнице, бросив несколько мелких монет оборванным ребятишкам, которые сидели на ступенях и играли фисташками.
Филимон молчал, а старый ворчун продолжал:
– Видишь, юноша, ты должен еще изучить столичные нравы. Когда ты возмужаешь, то, вместо того чтобы говорить неприятные истины матронам[64] с крестами на прическе, ты по малейшему их намеку побежишь хоть на край света в надежде, что их бескорыстное участие наградит тебя доходным приходом или даже епархией. Женщины все это устраивают для нас.
– Женщины?
– Да. Женщины, друг мой! Как рассказывают, этой, например, женщине внимает даже августейшее ухо Пуль-херии; она ежемесячно шлет императрице послания и могла бы даже патриарху причинить неприятности, если бы он воспротивился ее благочестивой воле.
– Как! Даже Кирилл подчиняется таким созданиям?
– Кирилл – умный человек, иные находят даже, что он слишком умен для сына истины. Он знает, что бесполезно бороться с теми, кого мы не можем одолеть. Зачем же нам осуждать его, если он из зла пытается
Иов с тремя друзьями («Книга Иова»). По библейской легенде – праведник, мужественно перенесший ниспосланные ему бедствия. В довершение всего он заболел проказой, удалившись в безлюдное место, поселился на мусорной куче. За свое долготерпение был вознагражден Богом.
Матрона – домохозяйка из знатной семьи в Риме.