Зайнаб (сборник). Гаджимурад Гасанов
знала, многие девушки в селении сохли по Муслиму. И боялась, любая из них может его сбить с толку, окрутить.
Зайнаб старалась держать свои страхи, тревоги в глубине сердца, но разве от родного отца такую тайну утаишь? Отец по тембру голоса дочери, настроению, характеру исполняемых песен безошибочно определял, что случилось с дочкой, что ее радует, что тревожит, перед кем распахивает свою душу, перед кем замыкает. Отец чувствовал, как радуется дочка, когда к ним в саклю заглядывает сын покойного Рамазана и вдовы Сельминаз, как она злится, когда еще издалека слышит скрип хромовых сапог задиры Мурсала, переступающего порог их сакли.
При появлении Муслима слепой ашуг чувствовал, как начинала светиться его дочка. Голос ее менялся, начинал звенеть как серебряный колокольчик. Она беспрестанно вбегала и выбегала из своей комнаты, за вечер несколько раз меняла наряды. И пела так страстно, в песню вкладывала столько нежности, любви, что под гипнотизирующим ее голосом присутствующие на концерте замирали. Все понимали, ради кого Зайнаб так старается. Создавалось такое впечатление, что под воздействием ее чарующего голоса рассеиваются грозовые облака, небо очищается, за облаками выглядывает солнышко. Ее голос звучал так ласково, так страстно, порой он становился таким волнующим, душераздирающим, что слепой отец боялся, вдруг у дочери от нахлынувшего счастья не выдержит сердце. Он чувствовал, как быстро менялся климат в сакле, как она заполнялась теплом, любовью. Будто под воздействием песни Зайнаб стены сакли обогревались, границы села становились шире.
– Салам алейкум, дядя Рустам, – после концерта Муслим подошел к старику и протянул крепкую жилистую руку.
– Валейкум салам, сынок, – ашуг усадил рядом с собой Муслима. – Что-то ты в последнее время стал забывать о старике Рустаме. Живы ли твои домочадцы, тучнеет ли твой скот, хорошо ли подкован твой скакун? – слепой музыкант каждый раз, встречая сына покойного Рамазана, соблюдал этикет дагестанского гостеприимства.
От таких теплых слов дяди Рустама у Муслима на душе становилось тепло и уютно.
– Спасибо, дядя Рустам, – в тон отвечал Муслим. – Все домочадцы живы и здоровы, скот тучнеет, скакун крепко держится на ногах. Забывать Вас, нет! Я никогда не забуду Вашу заботу обо мне. Просто много дел накопилось…
– Я понимаю, тебе нелегко с больной матерью, плюс к тому еще колхозные дела, домашние заботы…
– Доченька, – он мягко кликнул дочь, находящуюся в соседней комнате, – соберика нам на скатерть что-нибудь на скорую руку. Слышишь, какой гость, какой дорогой гость к нам заглянул!
Дочка горела желанием заглянуть в гостиную. От волнения сердце чуть не выскочило из груди. Но ей не положено, она всеми силами удерживала себя от опрометчивых шагов.
– Хорошо, папочка, – серебряным колокольчиком зазвенел голос Зайнаб, и, что-то веселое тихо напевая под нос, она засуетилась у очага.
Муслим с дядей Рустамом сели на тавлинский