.
минуту могут войти, схватить ее и палками выгнать из дому. Она закрыла лицо руками и слезы потоками лились сквозь ее пальцы. Вдруг ей послышались шаги в соседней комнате; Ранофрит выпрямилась, бросилась к табурету, стоявшему в ногах кровати, на котором остался меч и короткий кинжал, положенные накануне Потифаром; она схватила кинжал и неуверенной рукой вонзила его себе в сердце.
Еще одно мгновенье молодая женщина стояла на ногах с пылающим лицом и неестественно открытыми глазами; потом, тотчас побледнев, она зашаталась; туман застелил ей глаза, влажный и горячий поток залил ее, и с хриплым стоном она упала на пол.
В это время Потифар лихорадочно шагал в своей комнате; чувства любви, гнева и отчаяния сменялись в его душе. Несмотря на непреклонное решение сурово выместить на жене поругание его чести, у него не хватало духа отдать приказание выгнать Ранофрит. Несколько раз рука поднималась ударить в бронзовый диск, чтобы позвать слугу, но каждый раз нерешительно опускалась. Под влиянием этого возбуждения он не заметил сначала шума и суматохи, поднявшихся в доме; но скоро крики и рыдания, раздававшиеся даже у самых дверей его комнаты, привлекли его внимание, и, охваченный недобрым предчувствием, он быстро распахнул завесу и увидел Тота, метавшегося, как сумасшедший, рвавшего на себе волосы и колотившегося головой о стену, причитая:
– О, день горя, день несчастья!
– Что случилось, что за крики? – повелительно спросил Потифар, схватив его за руку.
– О, о! Госпожа наша убила себя, – прошептал Тот.
Как пораженный громом, он отшатнулся назад; на секунду все потемнело в его глазах. Но, овладев собой, он опрометью бросился в комнату жены. Все смежные комнаты были полны рабов, все они суетились, крича и жестикулируя, но гуще всего толпа была у входа в спальню, из которой неслись раздиравшие душу крики. При виде господина все расступились, давая ему дорогу, и Потифар увидел на полу Ранофрит, плавающую в крови; около нее суетились Нефру и несколько служанок, испуская жалобные вопли, какими и теперь восточные женщины выражают свое страдание и горе. Еле переводя дыхание, дрожа, как в лихорадке, Потифар опустился на колени перед молодой женщиной, лежавшей без движения, и приложил ухо к ее груди; едва заметное биение сердца вернуло к нему решимость. Приказав тотчас бежать в храм за лекарем, он выслал вон всех слуг и с помощью Нефру поднял Ранофрит и перенес на постель. Затем он осторожно вытащил кинжал из раны и быстро наложил перевязку, чтобы остановить кровь. С горячим, искренним участием нагнулся он над неподвижным лицом молодой женщины. Как она должна была страдать, если подавила присущий человеку страх смерти, видя в ней свое спасение! Им овладело отчаяние. Что если она говорила правду, и колдовство еврея, жаждавшего мести, действительно привело ее к нему? Что этот человек располагал таинственной силой, он прекрасно знал это: ведь заставил он ту же самую женщину согласиться стать его женой.
– Если ты останешься жива, я тебе все прощу, – прошептал он решительно. –