Самозванец (сборник). Теодор Мундт
Пойдемте к маркитанту.
Новобранцы отправились под предводительством ефрейтора через казарменный двор. Они с унынием заметили, что везде царила лихорадочная деятельность: видимо, готовились к выступлению. Торопливо нагружали телеги, выносили из цейхгаузов амуницию, доставали из складов и погребов оружие и боеприпасы.
– Послушайте-ка, Браун, – сказал молодой офицер другому, – что это значит, почему мы вдруг сломя голову бросаемся в поход? Уж не ворвался ли пруссак в страну?
– Нет, дружище, наоборот, мы сами собираемся вступить в Силезию. Я слышал, будто вчера из Берлина пришла депеша, извещающая, что старый Фриц при смерти[12].
– Значит, дело идет об отобрании назад украденной у нас Силезии? Вот это ловко.
Такой разговор между офицерами услыхали наши несчастные студенты-музыканты, проходившие в то время по казарменному двору. Они еще ниже повесили носы – для них стало ясно, что родственники не успеют выручить их из беды, даже если захотят и если бы это было возможно при других обстоятельствах. Но они все-таки решили сделать все, что от них зависит.
В маркитантской нашлись бумага, конверты и чернила. Вестмайер и Гаусвальд написали письма и вручили их старому солдату полка принца Моденского, который оставался в Вене. За передачу писем по назначению солдату дали полталера, а ефрейтора угостили вином.
Не прошло и часа, как бывшие студенты стояли в полной боевой амуниции в рядах полка, выстроенного во дворе казармы. В довершение всех несчастий, их разместили врозь друг от друга, так что они не имели возможности переговариваться.
День выдался пасмурный; с утра солнце пряталось за тучи, а в тот момент, когда полковник в последний раз окидывал взглядом полк, чтобы скомандовать выступление, пошел дождь.
Гренадер, стоявший рядом с Лахнером, сказал ему:
– Ты, брат, верно, из неженок будешь: ишь какое кислое лицо состроил, когда дождик пошел. Ну, уж нравится, не нравится – а терпеть придется.
– Мне не нравится не то, что дождь пошел сегодня, – ответил тот, – а почему он не шел вчера вечером: тогда меня здесь не было бы.
Издали послышался глухой барабанный бой. Гренадер прислушался и сказал Лахнеру:
– Ого! Кого-нибудь ведут на расстрел.
В тот же момент из второго двора показалась процессия. Во главе ехал штаб-офицер, лицо которого скрывалось за поднятым высоким воротником шинели. В середине медленно подвигавшейся процессии шел осужденный. Лахнер вздрогнул при виде его: это был тот самый незнакомец, чье кольцо было на его, Лахнера, пальце.
Незнакомец шел твердым, уверенным шагом; его взор не выдавал ни малейшей растерянности или испуга.
– Чем провинился этот несчастный? – спросил Лахнер.
– А кто же его знает, – ответил гренадер. – Кажется, это тот самый, которого привел патруль сегодня ночью, когда я стоял на часах. Очевидно, он уже давно был приговорен к смертной казни, но скрывался.
Послышалась команда «Смирно», полк подобрался, вытянулся, застыл в неподвижности…
Забил барабан,
Это известие было сообщено австрийским посланником при берлинском дворе – ван Свитеном. Ван Свитен принял обычные у прусского короля Фридриха Великого приступы подагры за водянку и, не проверив своих сведений, встревожил венский двор. Но Фридрих оправился еще ранее того, как Австрия сконцентрировала войска на прусской границе.