Ночь с четверга на пятницу. Инна Тронина
гуляешь, лапуля! Да чтоб я сдохла, ненаглядный мой! Сделаю, как обещала. Подъезжаешь? Ну, давай!..
И, вздёрнув рукав, она уставилась на свои многофункциональные часы «Касио Бэби», которыми очень гордилась и дорожила. На пухлом пальце блеснуло кольцо с крутящейся серединой, усыпанное мелкими рубинами. В тон ему, бордовым, был и лак на длинных ногтях Ольги. Все на заправке знали, что внутри этого кольца выгравировано имя её покойного мужа, прежде рулившего этой «точкой».
– Сейчас мы с Артуром наведём порядок! – пообещал хозяйке Альгис. – Мы вас в беде не бросим. Только я не совсем понял – за что Никиту-то арестовали? По ошибке, что ли?
– Да уж, по ошибке! – хмыкнула Ольга Васильевна. – В тридцать седьмом тоже всё «по ошибке» делали! Тош, вон тот «бумер» заправь! – Сизо-чёрный автомобиль почти слился с маслянистым мраком. – Нарочно не придумаешь, за что замели. «Червонец» ломится за совращение малолетней! Ну, его Машки, которая на сносях! Какая любовь у них, Никита мне рассказывал, когда на работу устраивался. Я даже всплакнула – бывает же! Я думала, что сейчас один разврат кругом, а они невинными друг другу достались. Ему восемнадцать, а ей, оказалось, четырнадцать. Скрывала – боялась, что бросит, побоится…
– Никита ведь жениться на ней хотел, – пожал плечами Альгис. – Паспорт у неё есть, ребёнка ждёт. Родители – за, никто не жаловался. Откуда в полиции-то узнали?
– Машкина бабка сперва заяву накатала, что внучку изнасиловали. Потом-то разобралась, да поздно. По нашим бы сигналам так оперативно работали! – вздохнула Ольга. – А то прирежут, взорвут, и никого не дождёшься. С бандитами слабо душиться, а тихого работящего парня припечатать – в самый раз. И «бабло» получишь, и звёзды на погоны. Педофила нашли! Бабка хочет заяву назад взять – не отдают. С Машки требуют, чтобы призналась. Тогда ему четыре года дадут, а не десять…
– В чём призналась-то? – не понимал Альгис.
Он решил после работы съездить в Дорохово, где жили Никита с Машей и её родственники, выяснить, что там произошло. Пусть ничем помочь нельзя, раз уж так захотелось доблестным органам показать своё рвение. Но девчонку-то успокоить надо, показать, что не одни они остались в этом жестоком мире. Может из-за всего этого и ребёнка потерять, которого уже Фомой назвали, распашонок и чепчиков ему нашили…
– В том, что это было насилие. А она – ни в какую. По любви, говорит, и точка. Её с допроса третий раз «скорая» увозит. И у Никиты припадки начались, а раньше никогда не было. Его обещают в зоне «опустить», что вполне реально. А Машка клянётся, что без него дня не проживёт, особенно если младенца скинет… Ох, горе! – махнула рукой Ольга Васильевна. – Я своего юриста подключила – пусть законы посмотрит, подумает, чем помочь. Парень-то хороший, жалко. А после тюрьмы станет настоящим уркаганом, и уж тогда добра от него не жди. Самое главное, что он признался во всём, жениться захотел – и влип. Смылся бы – и гулял на свободе… Артурчик! – восторженно заорала Ольга, увидев заворачивающий с шоссе «Гелендваген». –