Счастливо, Ивушкин!. Ирина Токмакова
окончательно принимает решение.
– Пошли!
– Хорошо. Пошли. – Луша вздохнула длинным, печальным, протяжным вздохом. – Ффухх!
И вот они уже идут через главную усадьбу в Худяках по просёлку, в сторону Синего леса.
В Худяках народу на улице мало. Все – в поле. Им попались навстречу только две старые-престарые бабушки да совсем маленький мальчонка. Этим решительно не было никакого дела до того, куда Ивушкин ведёт среди дня старую Лушу. Может, в Угольки на кузню, может, в Синий лес за волнушками…
Пыль на дороге пахла тепло и уютно. В ней аккуратно отпечатывались Лушины копыта и кеды Ивушкина.
Над головами проносились деревенские ласточки, которые по дурной привычке всегда выбирают самое неподходящее место для игры в догонялки и ни на кого не обращают внимания.
Луша и Ивушкин миновали поле, покрытое кучами соломы, похожими на отдыхающих львов.
«Пресс-подборщик здесь не работал», – отметил про себя Ивушкин и тут же про это забыл.
Вот и Синий лес. Они за лето бывали здесь уже сто раз. Тут они любят входить в лес – возле старой липы. Луша чуть-чуть пригнулась, и они сразу оказались в прохладе и тишине.
Всё здесь было как обычно. Рядом с обгорелым осиновым пнём лежал вот уже второе лето и ржавел неизвестно кем и зачем принесённый обруч от бочки. Посреди обруча цвёл лютик, и цвёл колокольчик, и рос кустик земляники. Один листок сделался по-осеннему красным и вроде светился, точно под ним горела маленькая лампочка. Пропел свою всегдашнюю песенку зяблик. Слетела на землю еловая шишка. Как всегда, всюду синели полянки, сплошь покрытые вероникой. Она цвела здесь всё лето.
Может, лес потому и называется Синим?
Луша остановилась. Ивушкин тоже.
– Ивушкин, постой, – начала Луша каким-то торжественным голосом, как будто собиралась сообщить по радио важные новости.
– Ты что, Луш? Ну чего тут стоять на опушке, когда всякий может увидеть.
– Конечно. Но ты подумай всё-таки, хорошо ли так – взять и убежать. А? Ты всё-таки подумай.
– Да перестань. Трусишь ты, что ли? Сейчас не про это надо думать, а про то, где нам спрятаться, где укрыться, чтоб не нашли.
– В «Нигде и никогда», – сказал незнакомый суховатый голос из травы.
Ивушкин и Луша поглядели друг на друга.
– Что ты сказал, Ивушкин?
– Я – ничего. Это кто-то, неизвестно кто.
– Известно. Это я сказал. И повторяю: в «Нигде и никогда» укрыться очень удобно.
Листики травы шевельнулись у самых Лушиных копыт. Из травы выпутался ёж. Вроде бы ёж как ёж, может, немного больше обычного ежа. Но разговаривал, несомненно, он. Больше было некому.
Ивушкину показалось, что ёж даже вежливо поклонился.
– Вихроний, – представился он.
– Ежи разве умеют говорить?! – не очень-то деликатно воскликнул Ивушкин.
– Ах, люди, люди!.. – вздохнул ёж Вихроний. – Как они сопротивляются всему естественному и стараются втиснуть всё в свои представления!
Он