В объятиях дождя. Чарльз Мартин
Элла, а где моя мама?
Глядя на огонь, мисс Элла прищурилась.
– Не знаю, дитя…
– Мама Элла?
– Да? – отозвалась она, расшевеливая огонь железной кочергой и не отреагировав на то, что я назвал ее так, как она не велела себя называть.
– Почему папа всегда так на меня злится?
Она крепко меня обняла.
– Мальчик мой… Причина такого поведения твоего отца – не в тебе!
С минуту я сидел молча, наблюдая за раскаленной докрасна кочергой.
– Тогда, значит, он на вас злится?
– Не думаю…
– А почему же, – и я указал на ее левый глаз, – он вас ударил?
– Такер, мне кажется, что твой отец бранится и дерется из-за дружбы с мистером Дэниелсом, – и я кивнул, словно поняв, что она имеет в виду, – но, думаю, – продолжала она, – что он даже и не вспоминает потом об этом.
– Значит, «мистер Дэниелс» как успокоительные пилюли? Помогает забывать?
– Но не все и не навсегда…
Мисс Элла тихонько поглаживала пальцами мои волосы, и я чувствовал на лбу ее теплое дыхание. Она говорит, что, когда молится, тоже чувствует по утрам Божье дыхание. Ее всю оно так и окутывает! Не знаю, какое оно, Божье дыхание, но если как у самой мисс Эллы, то оно приятное, теплое, и мне тоже хочется его почувствовать.
– А вы можете сделать так, чтобы папа не очень злился?
– Такер, я готова на рельсы вместо тебя лечь, чтобы спасти, но мисс Элла не многим может тебе помочь, когда он злится…
Угасающие угольки иногда вспыхивали, и ее кожа казалась тогда светлее, и можно было рассмотреть синяк под ее правым глазом и небольшую припухлость.
Мисс Элла посадила меня поровнее, прижала к себе, погладила мне живот и улыбнулась:
– А знаешь, я иногда ночью вхожу в твою комнату, когда ты спишь, со свечой или фонариком.
Я кивнул.
– Понимаешь, дорогой, свет не спрашивает у тьмы, можно ли ему войти и прогнать ее, он и во тьме светит! Не надо просить тьму исчезнуть! Нужно просто взять свечу и нести ее перед собой – и тьма расступится. Она должна отступить, потому что там, где свет, – ей нет места!
И мисс Элла сжимает мою маленькую ладонь, которая пристроилась в ее большой ладони, словно в колыбели. Рука у нее морщинистая и вся в мозолях от бесконечных стирок, суставы пальцев распухли и кажутся непропорционально большими. Серебряное обручальное кольцо истерлось по краям. Моя рука маленькая, с веснушками, а под ногтями алабамская грязь. На указательном пальце змеится царапина, и когда я сжимаю руку в кулак, царапина кровоточит.
– Такер, хочу вот что тебе сказать, по секрету, – и она сжимает мою ладонь в кулак и подносит его к моим глазам, – жизнь – это война, но ты не должен пускать в ход кулаки, – и она легонько постучала по моему подбородку моим же кулаком, а потом опустила мою руку мне на грудь, – сражайся в этой битве, но только с помощью сердца.
Мисс Элла снова прижимает меня к груди и громко выдыхает, словно желая сдуть с зубов прилипшую к ним кукурузную шелуху.
– Если, например, в крови не твои коленки, а твои руки, то, значит,