Двенадцатый год. Даниил Мордовцев
глазастой яичницей.
– Вот вам яичница – свеженькая, из самых лучших яиц, – сама за курами смотрю, сама их щупаю и до разврата с чужими петухами не допущаю… Чистые яички… Кушай, мой голубчик, на здоровье… Поди, еще и не кушал сегодня? – с ног сбившись, хлопотала попадья около юного гостя.
– Благодарю вас.
– А много за ночь проехали? – любопытствовал полковник.
– Пятьдесят верст.
– Батюшки мои! Святители! пятьдесят верст! – ужасается попадья. – Да мой поп, когда за ругой ездит, пятьдесят-то верст в пять недель не объедет… Ах, боже мой! Гурий казанский! Пятьдесят верст в одну ночь… Слыхано ли! Ах, голубчик мой, ах, дитятко сердечное!.. Ну, кушай же, кушай, а после вареньица, – сама варила – и вишневое, и земляничное, – кушай, родной… А батюшка с матушкой есть у тебя?
– Есть.
– И как же они отпустили тебя одного, – ах, Господи! Ах, Гурий казанский!
– Ну, матушка, – заметил, смеясь, полковник, – вы совсем отняли у нас нашего товарища.
– Ах, Господи – Гурий казанский! Какой он вам товарищ? Прости Господи, черти с младенцем связались… Не людоеды мы, чай… Знамо, дитю покормить надо… Вон и у меня сынок в бурсе – как голодает, бедный.
И попадья насильно усадила юного воина за стол, дала ему в руки ложку, хлеб и заставила есть яичницу.
– Кушай, матушка, кушай – не гляди на них… Они рады ребенка замучить.
Офицеры добродушно смеялись, смотря, как гость их, краснея от причитаний попадьи, с видимым наслаждением ест яичницу.
– Из законнорожденных яиц яичница, – шутя заметил молодой офицер, – должно быть, очень вкусная.
– А разве, матушка, от распутной курицы яйца не вкусны? – спросил другой офицер.
– Тьфу! Вам бы все смеяться, озорники, – ворчала попадья.
Молодой воин, видимо, насытился. Усталость как рукой сняло.
– Ну, теперь и о деле можно потолковать, – сказал полковник. – Так вы твердо решились остаться при вашем намерении, господин Дуров?
– Твердо, полковник.
– Ну, делать нечего – я беру вас с собой: вы будете моим походным сыном, а потом мы пойдем на границу, в Польшу, я сдам вас на руки какому-нибудь кавалерийскому полковнику… А в казаки вас принять нельзя.
– Мне все равно, полковник. Я только хочу быть кавалеристом.
– Ну и отлично… А если ваш батюшка узнает, где вы – ведь он имеет право вытребовать вас, как несовершеннолетнего.
– О! тогда я готова пулю себе в лоб пустить…
И она опять спохватилась на этом противном женском окончании – «готова»… Она вся вспыхнула… Офицеры заметили это и переглянулись. Надо было найти в себе страшную энергию, чтобы не выдать себя, – и девушка нашлась.
– Ах, противная привычка! – сказала она, вся красная как рак. – Я говорю иногда точно девочка, а это оттого, что я с сестрой всегда шалил: я говорил женскими окончаниями, а она мужскими – ну и привыкли…
– Но отчего, скажите, батюшка ваш не хотел, чтобы вы служили в военной службе?
Девушка