ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века. Инна Соловьева
есть интриги, вы не должны бояться их. Наоборот – это будет вам школой. Работайте. Возьмите тех, кто верит вам. Если администрация театра будет спрашивать, что это значит, – отвечайте: не знаю, так приказал К. С. Деньги, нужные вам, будут. Как и что – это все равно. Вы будете иметь 60 рублей“».
20 августа К. С. спросит, не прийти ли ему на первый урок к тем, кого Вахтангов соберет: «Хотите?.. – Нет, это меня сконфузит»[76].
Публикуя записные книжки Вахтангова, в 1984 году опустили одну строчку, в автографе имеющуюся. 25 августа записано: «Основал Студию». В новом издании строчка возвращена на место… Над строчкой поломаешь голову.
Попробуем разобраться, немного отступая.
Едва ли не самый достоверный из источников, какие имеешь, берясь восстановить дни Первой студии, – книга С. В. Гиацинтовой «С памятью наедине».
Гиацинтова передает подвижность, многолюдье театральной панорамы, в которой лица занимательно меняются, то выступая, то уходя в тень. В рассказ о «преднатальном существовании» студии она вводит сотрудника МХТ Бориса Афонина: его любовь к театру, его любовь к жене, которая хотела на сцену, тетю жены – актрису, взявшуюся поставить с молодыми «Забаву» Шницлера. Репетировали в семейной квартире по ночам («другого времени не было»). Гостеприимные хозяева «поили чаем с бубликами и вареньем из роз. Иногда, в предутренний час, когда мы расходились, выносили крохотного сына Афониных – здороваться с гостями». Спектакль не состоялся, «но я не случайно остановилась на нем, – пишет Гиацинтова. – Именно неудавшаяся работа навела нас на размышления о „системе“ Станиславского… Мы с Афониным после неудавшегося спектакля решили, что надо разобраться в загадочной „системе“. А по театру уже ходил со вздрагивающими от нетерпения ноздрями Вахтангов, готовый ринуться в неизбежное, жаждущий открытий»[77].
И снова, рассказывает Гиацинтова, «мы три раза в неделю сходились по ночам на квартире Афонина. Мы – это Вахтангов, Бирман, Дейкун, Сушкевич, Успенская, Хмара, Дикий, Афонин, я, может быть, еще один или два человека, но они, вероятно, быстро отошли от нас и поэтому я их не запомнила»[78].
Разглядим в теплом интерьере человека, вздрагивающего от нетерпения, его «стойку» перед рывком.
2
И Гиацинтова, и Дейкун (Дейкун с большим напором) говорят про волю Вахтангова, про серьезность, которой он требовал в упражнениях «на веру и наивность», на «вхождение в круг», на сосредоточенность, на внимание. За Вахтанговым записали: «Мы должны всё узнать, мы должны всем стать». «Со слов Вахтангова Сулержицкий сообщал Станиславскому о результатах наших опытов»[79].
Увлекшийся К. С., рассказывает Гиацинтова, предложил им объяснять «систему» артистам МХТ, для чего разбил труппу на десятки и к каждой десятке прикрепил кого-нибудь из занимавшихся с Вахтанговым. Гиацинтова роняет: «Идея была наивная, чтобы не сказать – безумная и, конечно, обреченная на провал. Никто даже не пришел на эти, с позволения сказать, „занятия“
Вахтангов. Т. 1. С. 270, 274.
Гиацинтова. С. 74, 75.
Там же. С. 75. В записных книжках Вахтангова начало этих занятий не зафиксировано. Точной даты установить пока не удается.
Гиацинтова. С. 76–77.