ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века. Инна Соловьева

ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века - Инна Соловьева


Скачать книгу
профессионала куда ощутимей, чем самопознание дара.

      Режиссерский экземпляр «Праздника примирения» кажется написанным в один прием (без поправок, без дополнений)[154]. Вероятно, планировки сопровождают ранние репетиции, если не предваряют их.

      План стройный, как бы подсушивающий, разгружающий пьесу.

      В ремарках Гауптмана вещественность густая, интерьер с причудами. Тесные лестницы винтом вверх и в подпол, бревенчатый потолок, люстра из оленьих рогов, чучело токующего глухаря над тяжелой резной дверью. Ремарка оговаривает все, вплоть до «болезненного ожирения» матери семейства Шольц. Лаконичные чертежи Вахтангова с ремаркой не считаются. Они разгружены не только по условиям студийной сцены, где лестниц не построишь.

      Вахтангов в «Режиссерской тетради» (наброски к «Празднику…» 1909 года) еще составлял долгий перечень потребного ему реквизита. Но и при первом примеривании режиссер ухватывал: «Характер нежилой комнаты. Семья случайно собралась здесь. В комнате неуютно, странно. Не то гостиная, не то столовая, не то большая кладовая»[155].

      Дом в режиссерском прочтении важен.

      В первой студийной постановке Вахтангова находят «личные мотивы». Биографы приписывают его дому во Владикавказе дух собственничества, а отца видят деспотом. Но Станиславскому при случайной встрече отец Вахтангова показался симпатичен. Увидел себя заодно с ним: «седенькие папаши». А главное, в режиссерском плане ни мотив деспотизма, ни мотив собственничества не проводятся.

      В доме Шольцев не враждуют. Никто здесь не чужак своему окружению. Они лишь тяжелы друг другу. Чем ближе, тем тяжелее. Режиссер относится к этому с полным пониманием.

      Формула «Ад – это другие» еще не предложена. Но ее можно проставить над неуютным, незаполненным жильем Шольцев. В жилье нарядили елку – не помогает.

      При соприкосновении персонажей всякий раз могла бы повторяться режиссерская ремарка к реплике Августы «Не трогайте меня!» «Больно! Ярко. Крик» (С. 194). Не столкновение, всего лишь соприкосновение – «Больно!» Остается держать расстояние.

      Тут режиссер мог «идти от себя». Вот письма Вахтангова к жене – ему нечего сказать, почему и это лето, как прошлое и позапрошлое, он не проведет с нею и с сыном. То есть он может сказать – и говорит – и то, и другое, и третье, причины называет, но ведь это не ответ.

      Пьеса Гауптмана не дает материала для разделки с тиранством, как не дает материала против собственничества. Если мать раздражена дочерью, зачем подбросила в печку угля, дело не в том, что нет денег на топливо. Одной кажется, что в доме душно, другой кажется, что зябко. Нехорошо той и другой. Деньги ни при чем.

      Вахтангов ищет: если не на этих мотивах, то на чем держать конструкцию. В режиссерском плане он наметил 25 членений.

      «I. Рождество. Ждут.

      II. Вильгельм каждую минуту может приехать.

      III. Мамаши.

      IV. Приход отца. Как снег на голову.

      V. Впечатление приезда.

      VI. Кавардак.

      VII.


Скачать книгу

<p>154</p>

Режиссер готовил свой текст, переплетя листы для записей вместе со страницами из шестого тома издания В. М. Саблина (Гауптман Г. ПСС: В 14 т. М., 1911–1912). Цитируя режиссерский план, будем называть страницы этого издания, к которым относятся указания Вахтангова (начиная со стр. 188).

<p>155</p>

Вахтангов. Т. 1. С. 151.