Ожившая скрипка. Елена Блаватская
ее духовником к Богородице, ни ее робкие просьбы на немецком, обращенные ко всем святым, которые, как она верила, пребывают в Раю, не достигли желаемого действия, она предприняла паломничество к далеким храмам. Во время одного из таких путешествий в часовню, расположенную высоко в горах, она простудилась посреди тирольских ледников и возвратилась домой только к смертному одру, чтобы уже не подняться с него более. В определенном смысле, действия, которыми руководствовалась фрау Стенио, все же привели ее к желаемому результату. Теперь несчастной женщине была дарована возможность самолично увидеть в своем сыне вероотступника и человека, насмехающегося над монахами и верой и не переносящего звучания церковного органа.
Франц искренне переживал кончину матери. Не осознавая, что причиной ее смерти был он сам, молодой человек не испытывал угрызений совести; а продав скромный домашний скарб, он, с легким кошельком и легким сердцем, пустился пешком в путешествие, в котором провел около двух лет, прежде чем занялся каким-либо делом.
Его путешествие было вызвано смутным желанием повидать крупные европейские города и попытать счастья во Франции, однако бродячий образ жизни оказался настолько силен, что юноше было бы очень сложно с ним расстаться. Он отложил свой небольшой капитал на черный день, доверив деньги одному банкиру, и двинулся пешком через Германию и Австрию. По дороге он останавливался на постоялых дворах и фермах, расплачиваясь за кров и хлеб игрою на скрипке, а дни проводил на зеленых полях и в величественных молчаливых лесах, лицом к лицу с Природой, мечтая, как обычно, с открытыми глазами. Так он провел три месяца в приятном путешествии по разным сторонам, и за все время ни разу не спускался с Парнаса; но, подобно алхимику, превращающему свинец в золото, Франц превращал все, попадающееся ему на пути, в песни Гесиода и Анакреонта. Каждый вечер, играя на скрипке, оплачивая тем самым себе ужин и постель, будь то зеленая лужайка или вестибюль второсортной гостиницы, он видел в своем воображении совершенно иные сцены. Деревенские парни и девки превращались в пастухов и нимф Аркадии. Пыльный гостиничный пол преображался в его глазах в лужайку, покрытую изумрудной травой; неуклюжие парочки, кружащиеся в неторопливом вальсе с изяществом ручных медведей, становились жрецами и жрицами Терпсихоры; нескладные, багровощекие и голубоглазые дочери сельской Германии были Гесперидами, танцующими вокруг деревьев, увешанных золотыми яблоками. Своим волшебным слухом он не слышал ничего, кроме сладкоголосых мелодичных напевов аркадских полубогов, дудящих в свои свирели, звуки которых исчезали с рассветом. Ибо стоило сонному покрову подняться с его очей, как он снова отправлялся в следующее волшебное царство своих ежедневных грез. По пути к темным величественным сосновым лесам он непрерывно играл на скрипке, играл для себя и для всего на свете. Он играл для зеленых холмов, для высоких гор, и казалось, что эти покрытые мхом скалы двигались ему навстречу,