Ночная трава. Патрик Модиано
его выгнали из марокканского корпуса, но я так и не узнал, по политическим причинам или нет. Друзья помогли ему небольшой квартиркой в Шестнадцатом округе, рядом с Домом радио, той круглой махиной. Но ему больше нравилось в отеле «Юник», где администратор, «приятель из Марокко», оставил ему комнату. Почему бы тогда не съехать с квартиры в Шестнадцатом округе? «Там живет моя жена. Да, я женат». Тут я почувствовал, что больше он не скажет ни слова. Впрочем, на расспросы он никогда не отвечал. То немногое, что он доверил мне – хотя доверием это назвать трудно, – говорилось по пути от площади Монж до Монпарнаса: мы подолгу шли молча, будто ходьба помогала ему собраться с духом, прежде чем что-то сказать.
Одно не давало мне покоя. Был ли он студентом на самом деле? Я как-то спросил, сколько ему лет, и он ответил: «Тридцать». Потом, кажется, пожалел, что сказал. Разве можно быть студентом в тридцать лет? Я не решился задать ему этот вопрос, боясь задеть. А Данни? Ей-то зачем хотелось в студентки? И неужели можно так вот запросто взять и записаться на этот факультет Сензье? Когда я смотрел на них вдвоем, в отеле «Юник», они совсем не походили на студентов, и мне порой казалось, что та огромная недостроенная громада у пустыря где-то рядом с Монж на самом деле стоит в другом городе, в другой стране, в другой жизни. Может, причиной тому Поль Шастанье, Дювельц, Марсиано и те люди за стойкой регистрации? Мне вечно было не по себе в здешних переулках. В самом деле, вид у них мрачноватый. Они вспоминаются мне всегда под дождем, хотя другие районы Парижа я представляю скорее залитыми солнцем. Мне кажется, после войны Монпарнас выцвел. «Куполь» и «Селект» еще сверкали редкими огнями на том конце бульвара, но сами кварталы утратили свой дух. Душа и талант покинули здешние места.
Как-то в воскресенье под вечер я шел здесь с Данни – там, где кончается улица Одессы. На улице никого не было, кроме нас, и начинался дождь. Тогда, прячась от него, мы забежали в кинотеатр «Монпарнас» и уселись в глубине зала. Мы попали в антракт, поэтому не знали, как называется фильм. В огромном полузаброшенном кинотеатре мне было так же неуютно, как и на здешних улицах. Пахло, будто из вентиляционных решеток метро. Среди зрителей попадались солдаты-отпускники – когда стемнеет, поезда повезут их в Бретань, Брест или, скажем, в Лорьян. По укромным углам ютились парочки, и, когда звук фильма затихал, были слышны их стоны, вздохи и все нарастающий скрип кресел… Я спросил Данни, надолго ли она решила остаться в этом районе. Нет. Ненадолго. Вообще, ей бы лучше снять комнату попросторнее, в Шестнадцатом округе. Там спокойно, и никто тебя не знает. И уже точно никто не найдет. «А что, тебе нужно скрываться?» – «Нет. Вовсе нет. А тебе как, нравится район?»
Ясно было, что она хочет увести разговор в сторону от неудобного вопроса. Что мне было отвечать? Нравится мне район или нет – это не имело значения. Мне теперь кажется, будто я жил тогда две жизни, одна внутри другой. Точнее, эта вторая, яркая, жизнь каким-то образом соединялась с повседневной, тусклой