Пока бьется сердце. Светлана Сергеева
самолеты.
Началась новая жизнь. Школа! Я истосковалась по учебе. Так много надо было наверстать! 861 день оккупации – это суровая, жестокая школа жизни. Она научила меня ценить мужество, смелость, честность, доброту, сострадание, желание прийти на помощь. Она научила меня верить в свои силы. Сестра поступила работать секретарем в горисполком. Я мечтала об учебе. Но школы пока еще не было. Все было разрушено.
Вскоре в городе появились две молоденькие учительницы: по математике и литературе. Они ходили по городу, выясняя, сколько же ребят школьного возраста осталось в городе. В первое время наша школа располагалась в полуразрушенном здании: сквозь его крышу было видно небо. Пола тоже не было – прыгали по балкам. Всем ученикам на завтрак выдавали по 2 столовые ложки сахарного песка и по булочке. Жить становилось интереснее и веселее. Ускоренными темпами восстанавливали школу, город.
Меня определили учиться в 5-й класс, так как до войны я окончила 4 класса. Жалко было потерянных для учебы двух лет! Все преподаватели с большим вниманием, терпением, любовью и уважением относились к нам, ребятам, познавшим все тяготы войны, привыкшим держать в своих руках лопаты, топоры, пилы, косы. Да и позабыты были школьные знания в грохоте военных лет.
За эти военные годы я очень много читала, и это помогало в учебе. Молодые учительницы: Нина Васильевна – по математике и Нина Максимовна – по литературе часто беседовали со мной, задавали много дополнительных заданий. В результате, прозанимавшись в 5-м классе пару недель, после проведенных контрольных работ я была переведена в 6-й класс. Я много занималась. Мне хотелось оправдать доверие молодых учительниц и не подвести их. Освобожденная энергия рвалась к делу.
Мы организовали дежурства в госпитале: крутили бинты после стирки, устраивали небольшие выступления художественной самодеятельности, по просьбе раненых писали письма их родным домой. Особенно тяжело и страшно было посещать палаты, где лежали обожженные танкисты и летчики. Их тела подвешивали в самых странных позах. Воздух в этих палатах был очень тяжелым. Порой ужас охватывал нас, но мы старались держаться.
Петергофский дворец.
Однажды меня провели в палату и оставили одну. Здесь лежал один тяжелораненый разведчик. Живого места не было на нем. Какие-то клокочущие звуки доносились из-под повязок. И только его глаза смотрели на меня. Мне нельзя было показать ему своего отчаяния при виде его страданий. Стараясь отвлечь его от боли, стала рассказывать ему о весенней погоде, о солнце, небе, щебетании птиц, как мы благодарны бойцам за наше освобождение. Какое-то стихотворение пришло на память. Говорю, а сама слежу за выражением его глаз.
Сначала в них была только боль и тоска. Но потихонечку взгляд его глаз стал более внимательным. Это воодушевило меня. Рассказала ему о нашей школе, что скоро закончат ее ремонт и мы будем заниматься в нормальных условиях. Не придется прыгать по балкам и смотреть через крышу на небо… Даже