Тайны французской революции. Эжен Шаветт
плечом к плечу, приехал, я рассчитываю, что ты не будешь так эгоистичен, чтоб присвоить себе все предстоящие опасности. Я требую себе ровную долю.
Ивон засмеялся:
– Но, мой добрый Пьер, вот ты и ошибаешься. Дело, порученное мне, может исполнить только один человек, именно я.
– Не может быть!
– Ну, посуди сам. Мне велено влюбить в себя красивую женщину.
От удивления Пьер округлил глаза.
– Да, – продолжал Ивон. – Ты видишь, что тут дело уже не в жестоких битвах, в которых мы так охотно рубили синих. Я превращаюсь в щеголя, мой милый.
– А она красива? – спросил Пьер.
– Так говорят. Я сам узнаю об этом сегодня вечером в Люксембурге на балу Директории.
– Ты приглашен?
– Мне должны прислать сюда, сегодня же, пригласительное письмо, со вложением…
Ивон не докончил своей фразы. Одна мысль вдруг поразила его.
– Черт возьми! – вскричал он. – Я сделал ошибку, которая может нас погубить. Есть ли еще время ее исправить?
И молодой человек бросился к звонку и сильно дернул сонетку.
– Зачем ты звонишь? – спросил Пьер.
– Слушай. Тот, от кого я получил сегодня утром приказания, должен прислать мне сюда вместе с приглашением на бал сумму в двести луидоров. По непростительной забывчивости я не сказал ему заимствованного имени, под которым я числюсь в этом доме. Любопытный болтун, хозяин, станет удивляться, когда посланный спросить меня под именем Бералека. Нужно сочинить какую-нибудь сказку этому человеку.
– Но зачем все эти предосторожности? – вскричал Пьер. – Мы можем являться всюду без маски. Мир, подписанный Республикой с Вандейцами, сопровождается всеобщей амнистией. Въезд в Париж открыт нам без препятствия и под нашими собственными именами.
– Ба! – воскликнул Ивон. – Можешь ли ты сказать, что нас ожидает в будущем? Осторожность никогда не вредит. Ты сейчас сам говорил, что этот неискренний мир будет недолгим, а впоследствии донос этого трактирщика может навлечь на меня опасность.
Пьер прервал Ивона на полуслове:
– Я кое-что придумал. Предоставь действовать мне, – сказал он.
Только что он закончил, как в коридоре раздался крик: «Да здравствует Директория!» Это было восклицание Жаваля, который, прибежав по звонку, нашел средство доказать свой патриотизм тем людям, которые, думал он, обязаны наблюдать за ним.
Бедняга-трус напрасно старался принять достойную осанку; он дрожал как лист, подходя к комнате и говоря самому себе:
– Подумать только, эти два чудовища могут одним словом отправить меня на расстрел!
– Ну, что? Ваша гостиница неспокойна? – сухо сказал Пьер. – Что это за рев раздался у вас в коридоре, гражданин Страус?
– Это я, гражданин! Это был крик любви и признательности, от которого я не могу удержаться ни минуты. Я бы задохнулся, если б не восклицал: «Да здравствует Директория!» – униженно отвечал Жаваль.
– Браво, гражданин Страус.
– Извините,