Жизненный круг. Ирина Кедрова
ень важно, прежде чем ты, дорогой читатель, начнешь путешествие по книге, познакомить тебя с откликом на роман, данный в письме дорогого моему сердцу человека – Наума Циписа[1], который мне написал:
«Герои романа – живые люди (мне даже показалось, что многие списаны с Ваших родственников…); форма – Вам удалось осилить такой большой внутренний монолог, который и есть книга, и отсюда её приближение к читающему – Вы превратили действующих лиц в близких читателю людей.
Прекрасный – ясный выразительный язык, язык который не мешает читателю идти рядом с Вашими симпатичными героями. Вы возвращаете и возвращаете к истокам, и поворачиваете жизнь, которая проходит тяжелым и прекрасным кругом, многими гранями: мы смотрим на неё то глазами бабушки-дедушки, то дочери-зятя, то внука-внучки, то людей, пришедших в эту семью, а то и ещё не родившегося будущего героя… Это сама жизнь. И Вам удалось «уговорить» её жить на страницах этой теплой книги.
Да, откуда у москвички такое нутряное проникновение в действительность деревни? Язык, быт, поведение… А уж отношение «полов»… – по описанию этого тончайшего, а на самом деле естественнейшего «предмета-действа» можно судить о гроссмейстерском балле писателя. Тут Вы просто замечательны. И высоки, и смелы.
Много языковых находок, и немало – жизненных. У Вас богатая жизнь и хороший глаз. Чувствуете… Чувствуете, как должна, обязанная природой женщина, и женщина, «обязанная» талантом…
Теперь мне выпала карта сказать Вам читательское спасибо за ровную человеческую книгу, которую Вы сказали, нигде не ослабив напряжения и не допустив ни грана литературщины. Так редки сегодня нормальные сердечные книги. И, в частности: поклон за такое проникновение в мужскую психологию и за раскрытие некоторых тайн женской.
Поздравляю Вас с «Жизненным кругом», который Вы достойно прошли!»
Всем бедам вопреки
Нюра, женщина веселая и энергичная, переживала трудные дни. Она лежала на больничной койке в ожидании операции. Не то, чтобы боялась. Нет, она всегда доверяла врачам. Если сказали: надо делать операцию – значит, надо. Да и сама понимала: видит все хуже и хуже, на глаз наплывает белесая пелена. В сердце поселился страх: что она станет делать, коли ослепнет?
Привыкшая во всем быть самостоятельной, Нюра не позволяла себе опираться на чью-то помощь. Да и некому помогать. Она не была одинокой, но во всем надеялась лишь на себя. Сейчас же лежала на кровати и вспоминала свою жизнь.
В далеком селе, раскинувшемся на маленькой речушке под Калугой, прошло ее трудное детство. Село свое, с гордым названием Высокое, Нюра любила всем сердцем. И дом, укрытый в саду на высокой горе. И речку, бегущую под горой. Выйдешь за калитку, пробежишься с горы и плюхнешься в прохладную воду. Плывешь в быстрой реке и ощущаешь себя ее любимицей: ласкова к ней река! Только плавать некогда, детство-то проходило в военные годы. Отец на фронт ушел, да не вернулся.
Мать тащила на себе огромную семью, домашнюю нищету, колхозные неудачи. И не хватало у нее времени слово доброе сказать Нюре, не то, чтобы посидеть с ней, послушать переживания дочери, сильно нуждавшейся в любви и ласке. Мать любила ее. Конечно, любила, но сама жила, будто загнанная лошадь, не замечая дочерней тоски. Впрочем, наверное, Нюра не права. Просто ее тоска по ласке вырастала в огромные размеры и не позволяла понять мать с ее жизненными тяготами.
Как бы там ни было, к десяти годам Нюра узнала взрослый труд: мужиков-то в селе почти не осталось, а бабам не хватало рук, чтобы все колхозные дела переделать. Вот и приходилось детям стоять на подмоге: кур да коров колхозных кормить, лошадь с телегой сопровождать, даже на лесозаготовках работать. А уж домашние дела все на ней, да на старшей сестре Тамаре лежали.
Лет в шестнадцать Нюра, яркая девушка с пышными, соблазнительными формами, привлекла внимание Николая, парня с соседнего проулка. Однажды тот подхватил ее и утащил в колхозный амбар. Решительно проскочил по ее телу руками, и от этих прикосновений сквозь Нюру промчалась волнующая дрожь. Даже испугалась – что он сейчас сделает? Но и обрадовалась: Николай – видный парень, на которого все девки в селе заглядываются. Поймать его, окольцевать – многие хотели бы. А он ее, Нюру, углядел и выделил из всех.
– Ты, Нюра, запомни: моей будешь. Сейчас тебя не трону. Не хочу, чтоб имя твое порочили. Пусть по-человечески будет: законной женой в мой дом войдешь, когда из армии вернусь.
Скоро после этих слов Николай ушел в армию, оттуда писал ей письма – обстоятельные, подробные, будто дело меж ними решенное, и она ждет его как верная жена. Она и ждала, мечтала: войдет он в дом, подхватит ее на руки и пронесет через все село в свою жизнь. Разговоры по селу, конечно, велись, и всякие. Подружки завидовали: такого парня захомутала.
– Как он тебя, Нюрка, прижимал? Не сломал? – хихикала одна.
– Да разве ее сломаешь? Она сама его сломает, – подхватывала другая.
– Ну, девки, жмет он сильно. Я на себе проверила, – зло шутила третья.
Нюра молчала. Что им скажешь? Завидуют, ну и пусть. Николай-то
Наум Фроимович Ципис (1935–2014) – белорусский прозаик. Родился на Украине. Окончил Курский педагогический институт. Жил и работал в Минске – учителем, журналистом. Член СП Беларуси с 1994 г. Последние годы жизни провел в Германии – в Бремене.