Ворошиловград. Сергей Жадан
протянула мне кружку, налив туда что-то из термоса. От напитка пахло корицей и валерьянкой. Я попробовал. Вкус был терпкий и острый. Я выпил все. Меня сразу вырубило.
Вокруг аэродрома лежали пшеничные поля. Ближе к взлетной полосе росли ядовито-яркие цветы, над которыми, как над трупами, тягуче зависали осы. Поутру солнце прогревало асфальт и сушило траву, пробивавшуюся сквозь бетонные плиты. Сбоку, над будкой диспетчера, бились на ветру полотнища флагов, дальше, за зданием администрации, тянулись деревья, увитые паутиной и зажженные острым утренним светом. В пшеничных полях таились странные сквозняки, будто животные, каждую ночь выходившие из мрака на зеленые огни диспетчерской, а утром снова забредавшие в стебли и скрывающиеся от жгучего июньского солнца. Прогреваясь, асфальт отражал солнечный свет, ослепляя птиц, пролетающих над взлетной полосой. У ограды стояли бензовозы, пара тягачей и темнели пустые гаражи, из которых сладко тянуло застоявшейся водой и маслом. Спустя какое-то время появлялись механики, переодевались в черные дырявые комбинезоны и начинали копаться в своих машинах. Над аэродромом нависало небо раннего июня, разворачивалось на ветру, как свежевыстиранные простыни, гулко поднималось и опадало вниз, касаясь асфальта. В одно и то же время, около восьми, в воздухе появлялся, постепенно накатываясь и вываливаясь из атмосферных глубин, натруженный грохот двигателя. Сам самолет из-за солнца еще не был виден, но тень его уже мчалась по пшеничным полям, распугивая птиц и лис. Небесная твердь раскалывалась, как фарфор, и, уверенно идя на посадку над стрижеными головами механиков, гордо пролетал старый добрый АН-2, кукурузник-убийца, гордость советской авиации. Оглушая утро своим допотопным двигателем, он разворачивался над сонным городком, пробуждая его от легкого и зыбкого летнего сна. Пилоты рассматривали сельскохозяйственные угодья, поля, густо политые солнечным медом, свежую зелень балок и железнодорожных насыпей, золото речного песка и столовое серебро меловых побережий. Город оставался позади, с заводскими трубами и железной дорогой; самолет шел на посадку, свет заливал кабину и холодно сиял на металле. Машина прокатывалась по взлетной полосе, подпрыгивая тугими колесами на потрескавшемся асфальте. Пилоты соскакивали на землю и помогали грузчикам вытаскивать большие брезентовые мешки с областной и республиканской прессой, письмами и бандеролями, а выгрузив, шли к строениям, оставив самолет нагреваться на солнце.
Мы с друзьями жили по ту сторону пшеничных полей, на окраине, в белых панельных домах, вокруг которых росли высокие сосны. Под вечер мы выбирались из своего района, брели по пшенице, прячась от случайных машин, перебежками двигались вдоль забора, залегали в пыльной траве и рассматривали летательные аппараты. АН-2, с его цельнометаллическим фюзеляжем и холщовой обшивкой крыльев казался нам неземной машиной, на которой прилетели демоны, чтобы прожечь небо над нами бензином и свинцом. Вестники богов сидели в его нутре, а мощный винт разбивал небесный лед и гнал в потусторонний мир тополиный пух. Мы возвращались домой уже затемно, пробирались через густую горячую пшеницу, думая об авиации.