Дороже денег, сильнее любви. Марина Серова
удовлетворенно кивнул и, не оборачиваясь, сбежал вниз по темной лестнице. Я потерла лоб и потянулась к телефону: по закону о таких вещах, как покушение, я и в самом деле должна была немедленно сообщать в милицию.
Потом, когда мой вызов был принят, я наклонилась над совсем съежившейся Анькой и ласково тронула ее за плечо. Девочка тихонько взвизгнула и забилась в истерике – смотреть на это было выше моих сил, я отвернулась и шагнула в сторону кухни, чтобы принести ей воды – под ногами задребезжало…
Машинально я тронула ногой звенящий предмет. Это была тяжелая, с крепкой деревянной ручкой, сковорода. Вновь, уже с большей осторожностью, я перевернула кухонную утварь носком кроссовки – да, так и есть, на внешней стороне чугунной сковородки отчетливо выделялась смазанная к краю красная полоса и налипшие сверху длинные, черные с проседью волосы.
– Так вот чем ее ударили…
Отодвинув сковородку в сторону – так, чтобы ненароком не зацепить вещественное доказательство и не смазать возможные отпечатки пальцев, – я принесла воды, а затем повела всхлипывающую Аню в ванную, успокаивающе бормоча ей на ухо какую-то журчащую ерунду.
– Я с… са-ма… – всхлипнула Аня, когда я хотела помочь ей умыться.
Сама так сама. Пока девочка хлюпала над краном, я прошла в комнату и осторожно присела на покрытый потертым покрывалом диванчик.
Комната как комната. Ни следов разгрома, ни намеков на попытку ограбления. Вот только слегка приоткрыта стеклянная дверца допотопного серванта, и из нее кособокой пирамидкой отчасти выскользнули, отчасти высыпались пять-шесть пухлых альбомов с семейными фотографиями. Часть этих фотографий разлетелась по комнате – как раз напротив меня серел край старого снимка с зазубринками по краю, я видела лицо неловко улыбавшейся красивой темноволосой женщины – конечно, это была Елена – и край пухлой Анечкиной щеки. На этой фотографии она была еще совсем девочка.
– Аня! Ты готова?
– Да… – тихо ответили из ванной.
Аня уже почти пришла в себя. И очень кстати – потому что прихожая наполнилась мужскими голосами. Не обращая внимания на появление людей в погонах, я провела сквозь них Аню с закутанной в полотенце головой и усадила ее на тот же самый диванчик. Девочка вынырнула из слоя толстой махровой ткани – дорожки слез были начисто смыты, гладкая кожа на круглом лице блестела, только глаза и крылья носа были красными, и, шмыгая носом, задышала тяжело, часто, но уже без истерики.
– Добрый день, Евгения Максимовна, – протянул длинный, как каланча, следователь, Валентин Игнатьевич Курочкин, остановившись перед нами и недоверчиво переводя маленькие глазки с меня на Аню, с Ани на меня и так далее, будто следил за игрой в пинг-понг. Пару раз мне случалось иметь дело с этим очень старательным, но не слишком сообразительным следователем районной прокуратуры, и, увы, приходилось признать, что Валентин Игнатьевич не слишком-то жаловал, как он говорил, «эту слишком много себе позволяющую девицу, которая вместо того, чтобы завести себе мужика и успокоиться, постоянно