Весенний детектив 2009 (сборник). Дарья Донцова
томные взгляды из-под ресниц. Квазимодо остановился, как будто с размаху налетел на невидимую преграду, и смотрел на прекрасную сеттершу в полном обалдении. Его крысиный хвост слегка шевельнулся, на морде появилась неуверенная ухмылка. Прислушиваясь к тому, что творится у него в душе, бультерьер сделал несколько мелких шажков к Марусе. Она склонила голову на другой бок и подмигнула ему – что же ты медлишь, дорогой?
Квазимодо отбросил всяческие сомнения. Долгое заточение в пустой квартире и даже потеря хозяина были забыты им, как дурной сон. Бультерьер страстно облизнулся и подошел к Марусе вплотную. Она припала на задние лапы и отпрыгнула от него боком. Квазимодо сломя голову ринулся за прелестницей в туманную даль.
– Маруся, вернись! – причитал осиротевший Семен Петрович, но никто его не слышал.
– Весна, – сказал вышедший из подъезда капитан Мехреньгин. – Что уж тут поделаешь…
В восемнадцатой квартире стояла тишина. Старушки, боясь скандала и шума, дверь на лестницу не открыли, зато припадали к дверному глазку, отпихивая друг друга. Они видели, как вышел из квартиры давешний приветливый капитан милиции с такой странной фамилией, видели, как спускался по лестнице расстроенный участковый Павел Савельич, сопровождаемый невозмутимым слесарем Ахматкулом. Не ускользнуло от их внимания и появление двух кинологов в самом плачевном виде. Сестры переглянулись с непонятным выражением и тут же синхронно поджали губы, глядя на соседку Ирину из шестнадцатой квартиры, которая сердобольно хлопотала над одним из кинологов – маленьким и худым.
После того как на площадке все стихло и можно было оторваться от глазка, старушки посидели, помолчали немного, потом Клавдия Андреевна достала из буфета графинчик и две микроскопические рюмочки, а Глафира Андреевна – из холодильника блюдо с маленькими бутербродиками с красной икрой и копченой колбаской. Потом они удалились в комнату и благоговейно вынесли оттуда большую цветную фотографию черного с белыми лапками кота, увитую траурной шелковой лентой. Установив портрет на столе, сестры уселись напротив и налили в рюмочки домашнюю черносмородиновую настойку.
– Ну что, Клашенька, помянем Тришу.
– Помянем, Глашенька. Спи спокойно, родной наш. Теперь душа твоя угомонится.
Старушки выпили и закусили бутербродами.
– Да, Глаша, – жуя и оттого невнятно заговорила Клавдия Андреевна, – все получилось очень удачно. А ты еще со мной спорила, что надо бультерьера отравить.
– Прости, Клаша, – повинилась Глафира Андреевна, – я как увидела, что он с Тришенькой сделал, прямо сама не своя сделалась. Думаю, жить не смогу, пока не отомщу!
– Вот, сгоряча-то ничего решать нельзя, – наставительно произнесла старшая сестра. – Посидели, подумали, разработали план. Теперь видишь, раз хозяина нет, то и Квазимоду этого убрали. А вы, – она повернулась к котам, – не смейте на площадку выбегать.
Коты упрямо мяукнули – весна, мол, не можем себя преодолеть.
Сестры