Лицо отмщения. Владимир Свержин
до сих пор стоят.
– Чьи? Сан-Техника?
– Их. Враги нашей церкви его поймали, засунули в кувшин, залили спиртом, а он все эти века единственно Божьей волей и освященным собою чистым спиртом сохранился и пошел ремонтировать водопровод. Обещал к Страшному суду управиться.
Мессир рыцарь, господин монах на меня как-то нехорошо смотрит, – сам себя перебил Лис. – Я шо, шо-то не то сказал?
Будь Михаил Аргир нынче днем изранен в сражении, вряд ли он страдал бы больше. Его отчаянно злил тот факт, что по какой-то нелепой случайности его верная секира прошла в двух пальцах от головы этого чертова крестоносца.
Подобно большинству ромеев, он не жаловал грубых неотесанных франков, возомнивших себя наследниками славы Римской империи. И все отчего – оттого, что их напыщенные римские епископы назвали себя ни много ни мало викариями святого Петра. А это нелепое письмо, которое якобы написал император Алексей Комнин графу Фландрии фактически с просьбой оккупировать Константинополь?!
Эти вероломные наглецы, крича о своей великой цели, только и смотрят, где бы что откусить – словно прожорливые псы. Конечно, сельджуки враги, кто с этим поспорит? Но они – враги прямые, и достойные порою если не жалости, то хотя бы уважения. Эти же – нет. Уж лучше враги, чем такие друзья. Не так давно они клялись в верности императору Алексею и бросились воевать с ним, едва смогли добраться до Святой земли – до ромейских земель, занятых сарацинами. Какая низость, какая подлость! И они еще смеют говорить о благородстве! Если б не этот негодный монашек, он бы приказал своим людям выкинуть за борт всех чертовых помощников во главе с их вечно ухмыляющимся капитаном. Ишь как скалится.
Михаил Аргир мерил палубу взад-вперед, шагая между скамьями, точно надсмотрщик. Гребцы, знавшие буйный нрав именитого патрикия, вжимали головы в плечи и старались как можно тише погружать весла в воду, дабы нечаянным всплеском не вызвать ярость грозного воина. Некоторые из них своими глазами видели, как днем во время схватки рыцарь-крестоносец каким-то неуловимым движением легко свалил его на палубу и не убил, пожалуй, только из милости. Они понимали, что это скорее всего нелепая случайность, но знание это хотя и доставляло им некоторое удовольствие, заставляло тревожиться за собственные головы.
«Надо что-то делать, – твердил про себя Михаил Аргир. – Конечно, смерть капитана все запутала наихудшим образом. Без этого странного торговца из Амальфи до Херсонеса не доплыть. И все же это опасно. И торговец с его людьми на борту, и этот рыцарь с долговязым оруженосцем... Слишком много чужаков. А я отвечаю за безопасность Никотеи и всего посольства. Надо приставить своих людей ко всем этим непрошеным „друзьям“. Кто его знает, что они замыслили? Опять же кто знает, не заведет ли амальфиец дромон, ну, скажем, в лапы землякам-венецианцам? Все же это опасно, очень опасно. Нет, мое место сейчас – рядом с Никотеей».
Ободренный этой мыслью, Михаил Аргир вытащил меч, взглянул на полированный металл, скривился и вернул оружие в ножны. Следовало бы, верно,