Царство страха. Хантер Томпсон
проверять их данные в свои тачки. До легавых оставалась сотня метров, и мы видели, как они весьма жестоко издевались над одним задержанным. Аллен сказал: «Слушай, мы ведь этого так не оставим». Так вот, с Алленом на пассажирском сиденье и Хуаном на заднем я подъехал прямо к копам, которые как раз схватили одного нашего знакомого. Он направлялся в расположенный за углом ресторан. Когда копы только приблизились к нам, Аллен завел свою шарманку – начал тихонько гудеть мантру «ом», надеясь так замурлыкать им мозги. Я же заговорил с ними на журналистский манер: «Что происходит, офицер?» Тем временем плохие вибрации от копов нарастали, и Аллен пел мантру все громче и громче, надеясь своим гудением создать против них Буддийский заслон, при этом он игнорировал их вопросы, отвечая только: «Ом! Ом! Ом!» Мне пришлось объяснить копам, кто он такой и почему так странно себя ведет. Тогда они наконец заглянули на заднее сиденье и спросили: «Кто это у тебя там сзади? Ребенок, что ли?» И я ответил: «Да, это мой сын». Аллен все еще пел свой «Ом», когда нас отпустили с миром. Полагаю, нам попался вполне разумный коп, решивший не связываться с журналистом, поэтом и ребенком. Интересно, что он тогда подумал о гудящем, как пчела, Гинзберге? Так выглядела одна из самых престранных ситуаций, в которые я когда-либо попадал, впрочем, почти любая ситуация с участием Аллена получалась странной в той или иной степени.
Дж. П.: Повлияли ли на вас другие авторы Разбитого Поколения?
ХСТ: Джек Керуак немного повлиял на меня как на писателя… Этими своими арабскими распонятками, типа, враг моего врага – мой друг. Керуак показал мне, что совершенно реально писать о наркотиках и при этом публиковаться. Это оказалось возможно, и я ожидал, чисто символически, что и он появится в Хэйт-Эшбери. Гинзберг тусовался здесь, и, казалось бы, Керуаку тоже тут самое место. Но вот нет: он вернулся к своей матери и в 1964 году голосовал за Барри Голдуотера. Тут наши дорожки и разошлись. Я не пытался писать, как он, но есть что-то общее в том, как мы добивались публикации своих книг, как пробивались сквозь лед издательского истеблишмента Восточного побережья. Подобную связь я чувствую и с Хемингуэем. Когда я впервые узнал о нем и его работах, то подумал – ну ни фига же себе, как некоторые люди писать могут. Ну и разумеется, Лоуренс Ферлингетти оказал на меня изрядное влияние – и как великолепный поэт, и как хозяин невероятного книжного магазина «City Lights» на Норт Бич.
Дж. П.: Что означает «писатель вне закона» в вашем понимании и на вашем примере?
ХСТ: Я просто всегда оставался верен себе и своему вкусу. Если мне нравится нечто и оказывается, что это запрещено законом, – что же, у меня могут возникнуть проблемы. Обратите внимание – жизнь вне закона не обязательно означает жизнь против закона. В древности об этом хорошо знали. Возьмем историю Скандинавии. Община могла объявить, что человек находится вне закона, и тогда он отправлялся в ссылку в другие земли. Такие люди сами сбивались в общины, которые стояли строго вне