Конь Рыжий. Алексей Черкасов
сотню Мамалыгина. Силою разоружить серых баранов!
Санька свистнул.
– Чего свистишь?
– Ищи ветра в поле! С Сазоновым удрал Мамалыгин.
Ной остановился и злющим взглядом пронзил Саньку.
– Истинный бог, смылись! – побожился ординарец. – Хучь сам иди проверь. Я и так весь в мыле, пока обежал казармы. Забыл сказать. Комиссар тебя ждет в штабе и ишшо ктой-то. Урядник оренбургский, Иван Христофорыч, тоже там. Просить будет за арестованных. Отпустил бы ты их! Как там ни суди, хучь кричать на меня будешь, а стерву-пулеметчицу я бы не стал спасать. Сколь матросов посекла, а потом и казаков.
Ной ничего не ответил, погрузился в думу, как камень в омут.
Так они прошли одну, другую улочку и повернули не в сторону штаба, а к гарнизонной тюрьме – одноэтажный каменный домик между двумя казармами.
Санька повеселел: пронял-таки Ноя Васильевича! Освободит казаков. Чтоб из-за шлюхи да еще в гарнизонке держать. Ее бы, гадюку, как вшу, щелкнуть надо, а не в наряды буржуйские выряжать.
Санька никак не мог смириться с потерею богатства, обнаруженного в тайнике. Правда, на его долю еще много добра осталось, да ведь неизвестно, что возьмет себе сам председатель. Шепнуть разве Терехову, чтоб он на прощанье с Гатчиной понаведался на квартиру телефонистки – Санькиной милашки – и там бы упокоил проститутку Дуньку. Нет, лучше не говорить. Ной Васильевич моментом раскроет, и тогда самому Саньке несдобровать, как сообщнику тереховских баламутов, расшатавших полк. Ох, лют Ной Васильевич! За измену – расстрел! А какую-то Дуньку спиной заслонил.
«Ишь, лежачую не бьют, – вспомнилось Саньке. – Раздавить бы ее, гадину, как вшу!..»
Ной занялся делами арестованных – пятерых солдат и двух оренбуржцев – Терехова и Григория Петюхина.
Один из солдат арестован за изнасилование девчонки – патруль доставил. Приказал дело передать в трибунал без всякого промедления. Двое – за воровство в каптерке.
– Отпустить. Пущай домой собираются.
Еще двое – за драку в казарме.
– Освободить. А казаков – ко мне. Разберусь.
Казаков привели в гимнастерках без ремней. Ной уставился на них жестким взглядом.
– Подумали? – спросил.
– Чево думать? – встряхнул взлохмаченной головой неломкий Терехов. – Мстишь за митинг, и все тут.
Ной оглянулся на начальника гарнизонной тюрьмы:
– Скажи, как по революционному закону положено, если в бой врываются без приказа командира, губят зазря воинов под огнем и фактически оказывают помощь не своим, а противнику?
Начальник тюрьмы без запинки ответил:
– Расстрел на месте. Или через трибунал – тоже расстрел. А разве эти казаки такое преступление сделали?
Ной сверкнул глазами:
– Про них нече толковать. Кабы учинили экое злодейство – не стояли бы здесь живыми.
Терехов не дрогнул, только жестче вычертил губы и сузил глаза. Петюхин что-то хотел сказать, но, выслушав ответ председателя начальнику, глубоко вздохнул и вытер тылом ладони пот со лба –