Я уеду жить в «Свитер». Анна Никольская
потом Верка улетит в Питер, и я наконец заживу! У меня появится настоящая подруга! Любимая моя подруга Маша, которая сядет со мной за парту, и в жизни моей настанет белая, счастливая полоса! Потому что не будет в ней больше непонятной мне Вероники Волковой, человека с другой планеты. Не будет ее громкого эксцентричного папы-дирижера, которому необходимо все время улыбаться и угождать, как это делают мои родители. Не будет невыносимо скучных симфонических концертов в филармонии! Вернее, будут, конечно, но уже не так часто.
Еще много радостных лет всего этого не будет.
Глава 3
В пригороде Вены
– И как теперь жить? Она же дикая. Странная вообще.
– А вы разве не подруги? – Лева сидит за ноутбуком и в кого-то стреляет из пулемета.
Я фыркаю. Просто он мужчина. Поэтому ничего в жизни не смыслит.
– Я же говорила: у нас матери – подруги. Вернее, были раньше. Просто они нас за собой везде таскали – то на концерты, репетиции, то в гости к ним летали. Я же не могла с ней не общаться, когда вот так, постоянно, нос к носу…
– Ну да.
– Знаешь, мне реально с ней страшно наедине оставаться. Мы один раз у них ночевали – родители опять допоздна музицировали, – а там мебели же нет…
– Мм? – Лева издает заинтересованный звук.
– Ну да, у них пусто, кровать и то одна на всех. Ни диванов, ни кресел, вообще ничего, кроме рояля и сервировочного столика. Что тут, что в Петербурге. Хоть бы коврик какой-нибудь постелили для уюта, я не знаю. Евгений Олегович все время копит. Папа говорит, он хочет эмигрировать в Австрию, там купить квартиру или дом в пригороде Вены.
– А, понятно.
– Ну и вот, мы в спальники залезли с Веркой, я думала, поболтаем немного и будем спать. Решила спросить у нее про того парня. Она все с кем-то переписывается из Ярославля. А она такая: «Он в сумасшедшем доме сейчас лечится, я ему туда пишу. У него раздвоение личности. Виктор считает себя пумой».
«Серьезно? А от этого разве можно вылечиться?» – спрашиваю.
«Только током высокой частоты. К голове специальные присоски приделывают и пускают электричество», – говорит. А потом как давай трястись! Выпучила глаза – они у нее и так чуть-чуть навыкате, – пальцы скрючила, спальник ходуном ходит! И, главное, представь, молчит при этом. Трясется в темноте – и молчит.
Лева что-то мычит в ответ.
– В общем, я как представлю, что мне с ней теперь жить в одной комнате… Хоть из дома беги. Лев, ты меня слушаешь вообще? – спрашиваю я у этой равнодушной квадратной спины с капюшоном.
Мне иногда кажется, что Лева любит свой пулемет куда больше, чем меня. Что он меня вообще не любит, еще иногда кажется.
Лева жмет на паузу и поворачивается.
– Юль, ну чего ты? Это же не навечно. – Он улыбается мне своей шикарной улыбкой – хоть фотографируй ее и посылай в журнал. – И вообще переезжай ко мне!
– Сейчас, разбежался! – говорю, а у самой все аж запело внутри от радости. Но я ему не показываю, конечно.
– А