Жизнь за трицератопса (сборник). Кир Булычев
чувством вины, Савич вскакивал с постели и торопился налить молочка в миску лялечке, а потом – уже за завтраком – делился с ней кусочком омлета, яичком или кексом. Лялька и на самом деле была неприхотлива – что ни давали, она с благодарностью принимала.
Поев и справив нужду, лялька шла гулять. Благо дом Савичей индивидуальный, за забором, по двору и палисаднику можно было гулять, не опасаясь проезжего транспорта или злых прохожих.
Лялька так забавно гонялась за насекомыми, что люди смеялись. Однажды она принесла домой мышь-полевку, и Аркаша, который упустил бразды правления в семье, сказал ляльке:
– Это не в образе, старуха.
«Старуха» склонила набок головку. Она старалась понять, чего же неправильного она сделала, чем вызвала упрек хозяина. Но не поняла. Оставила мышку лежать на полу и, опустив хвост, ушла. Она была сыта. А если лялька ловила птичек, то никогда не приносила их хозяевам, и, только увидев в очередной раз перышки на дворе или на подоконнике, Савичи догадывались, что у ляльки снова была удачная охота.
Избрав Ванду Казимировну любимой и главной хозяйкой, она дожидалась ее у дверей, когда та уходила в магазин, и тихо скулила, если хозяйка задерживалась. При виде Ванды лялька принималась забавно кататься по полу – четыре лапки кверху – и мурлыкала, как котенок.
В поведении лялька многое переняла у кошек, но конечно же она не была кошкой: по развитию своему она стояла где-то между кошкой и обезьянкой, но преданность хозяевам и умение очаровать даже самого ярого ненавистника животных были удивительны и вызывали умиление.
Многие приходили посмотреть на зверька, благо он был в диковинку, даже профессор Минц, сам большой ученый, посетил Савичей. Лялька терлась о его ноги, но на колени взбираться не стала, словно почувствовала, насколько Минц предубежден против любых близких контактов как с животными, так и с людьми.
Лялька покрутилась возле гостя – видно, надеялась на какой-нибудь подарок, но не дождалась. Минц присаживался перед ней на корточки, заглядывал в глаза, вздыхал, но был скучен для ляльки, которая даже не пошла провожать его до двери, как обычно провожала гостей. У нее была удивительная память, она знала в лицо и по запаху всех родных и знакомых своего дома, и для каждого у нее были свои ужимки и прыжки, свое мурлыканье или иной приятный звук, так что визитеров в доме Савичей прибавилось.
Так прошло месяца два, и лялька заскучала. Она стала плохо есть, забывала о своей роли украшения дома, как-то раз даже убежала на улицу, и ее пришлось ловить – правда, она сама нашла дорогу домой раньше, чем ее выловили. Когда Минц об этом узнал, он сказал: «Хорошо, что она не начала размножаться. Добро должно быть дозированным».
Как видите, даже такой крупный ученый не смог предугадать будущего.
Однажды вечером, глядя, как томится, бродит из комнаты в комнату, потягивается, нервно зевает, вздыхает лялька, Никита Савич сказал:
– Я понял.
– Что? – спросила