Мёртвая вода. Инна Тронина
Самсоновна чутко прислушивалась к тишине и ждала сына. Сжав руки под грудью и глядя в потолок, она шёпотом молилась за Бориса. За окном, как и многие годы до этого, падали ржавые и жёлтые листья. Разноцветные кроны деревьев сделали Пресню пёстрой, праздничной. И синело над всей этой красотой необъятное небо, пахло сухой землёй.
Прижавшись к бабушке, притихла неугомонная Юлька. А Дебора видела в своей внучке себя школьницей, вот такой же московской осенью, когда вместе с соседями лазила дежурить на крышу и мечтала потушить зажигалку. Дору Лейферман тогда все звали пчёлкой[9] – такая она была энергичная и хлопотливая.
А потом кончилась война, и через некоторое время Дебора стала Добиной. Она не любила размениваться на пустяки. Всё у неё было в единственном числе – муж, сын, внучка. Она даже не подумала о том, чтобы привести Боре отчима, родить ещё одного ребёнка. Не требовала она с сына новых внуков – вполне хватало одной, любимой Юленьки…
И именно из-за этой звенящей тишины, оба выстрела с их чердака прозвучали чётко, страшно. Тотчас же на улице закричали, что убили человека. Изабелла бросилась к двери на балкон, потому вход в другую комнату загородили вешалкой. Испугавшись за невестку, Дебора поспешила следом. Надо было непременно увести Беллу с балкона, чтобы не случилось никакой беды. Домашние туфли скользили по паркету, и ноги слабели от страха. Юлька, приоткрыв рот, вопросительно смотрела на бабушку.
– Мама, туда же нельзя! – крикнула она немного погодя.
– Белла, что случилось? Что ты там делаешь? – Дебора выглянула из-за балконных дверей. – Я слышу, что опять стреляют!
– Убили! Убили! – повторяла обезумевшая Изабелла, перегибаясь через ограду балкона. – Боречку убили…
Она понятия не имела, что конкретно произошло на улице, и кто попал под пулю. Но, раз муж до сих пор не возвращался, значит, это могло случиться и с ним. Услышав этот возглас, Дебора тоже шагнула на балкон, и солнце сверкнуло в толстых, цилиндровых линзах очков. Юлька не пожелала оставаться одна в комнате, и тоже выбежала из стеклянных дверей. С балкона они не видели ни убитого, ни зевак, но всё равно кричали и плакали. Две женщины, пожилая и молодая, и восьмилетняя девочка смотрели вниз. Перед ними трепетали от суховея невероятно красивые кусты – с лимонного цвета листьями и белыми ягодами.
На крышах окрестных домов сидело много людей, в основном мальчишек и студентов. Многие из них были с разнообразными биноклями и даже с подзорными трубами. Захваченные великолепным действом, они вели себя, как в театре. Антенны, фонари, провода, трубы Пресни – всё разом мелькнуло перед глазами родных Бориса и разом пропало в раскалённом смерче взрыва. Следующий залп «Шилок» пришёлся по чердаку. Кроме того, по снайперской точке выстрелили ещё и из гранатомёта. Тот солдатик всё-таки скончался, и теперь боевые товарищи мстили за него убийцам…
Дом содрогнулся так, что люди в подъезде упали – кто на колени, кто ничком. Борис как раз открывал свою дверь, и
ДЕБОРА – пчела (др. – евр.)