Осколки. Джал Халгаев
меня цапнула!
– Да что ты… Черт! Черт! Чего ты с ней возишься? Садани по башке, и потащили!
– Так этот барский недоносок приказал ж ее не трогать.
– Плевал я на Фальрика и его семейку, мне мое хозяйство важнее!
Глухой стук, крики стихли, и теперь я слышал только топот тяжелых туш по каменному полу темницы и шарканье ног «сумасшедшей девицы».
Я хмыкнул и улыбнулся.
Дура. Когда тебя тащат в клетку, и нет ни шанса выбраться, то упираться бесполезно. Лучше задрать лапки кверху и притвориться сломленным, а потом почикать всех ножичком поодиночке и спокойно смыться. Ну, что поделать, дилетанты есть дилетанты, нет от них спасенья.
Рядом присвистнул охранник. Он саданул короткой дубинкой по решетке, и та отозвалась неприятным визжащим дребезжанием, от которого у меня по коже прошла едва заметная дрожь.
Я поморщился.
– Ты там еще не сдох, бесовское отродье?
– Я сдохну, мой дорогой, только когда на твоей могиле танцевать буду, – лениво ответил я. – И то от радости, уж поверь.
Охранник сплюнул и в который раз нелестно отозвался о моей персоне. Они с напарником со скрипом открыли противоположную камеру и забросили туда кучку тряпья, которая, кажется, и была той тупой упирающейся девчонкой, а затем с грохотом затворили дверь, дождавшись, пока с клацаньем сработает запирающий механизм, и убрались восвояси.
Я вздохнул. Были бы ключи у этих двух оболдуев, я бы давно ушел, но так уж получилось, что все тюрьмы Каравая открывались лишь специальным особым ключом, который при себе носил лишь господин бургомистр, которого я не раз представлял себе дохлым и распятым на ближайшем вурдалачьем кладбище со светящейся табличкой на шее «СЪЕШЬТЕ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕТЕ».
Я приподнялся и глянул на небольшое полукруглое решетчатое окошко, висевшее далеко наверху и едва пропускавшее достаточное количество света.
Раны ныли, но я уже ощущал, как они медленно затягиваются, а синяки постепенно рассасываются, оставляя после себя лишь неприятные красноватые следы.
На улице царило утро. Да, именно царило, потому что сам я никогда не любил солнечный свет. Может, он кому-то и полезен, но только не мне: только мешается да слепит глаза. В общем, одна чертовщина.
Сколько я уже здесь ошиваюсь? День? Два? Пора бы уже уходить, но моя обычно сообразительная башка сейчас напрочь отказывалась придумывать план побега, ограничиваясь мечтаниями об огромной свиной отбивной и паре распутных девиц в лучшем борделе столицы. Что поделать, организм требует своего. Особенно когда мне необходимо мясо.
Пару минут потратив на то, чтобы просто плевать в потолок и смотреть, как прозрачные капли жидкости летят в окошко, прочерчивая идеальную дугу (в этом деле я настоящий виртуоз), я попрыгал на каждой ноге, размявшись, и подошел к решетке.
Эта девчонка первое живое существо, кроме крыс, которыми я питаюсь, умеющее разговаривать, которое я здесь встретил, и так уж получилось, что я ее знал – именно она стояла тогда там, на площади, когда в меня угодил тот проклятый арбалетный болт.
Я