Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове. Сергей Яковлевич Гродзенский
секции, оформлением праздничной стенгазеты и т. п., его лицо приобретало скорбное выражение12.
Вспоминаю особый случай. Дело было в середине последнего учебного года. Нам разрешили провести в будний день небольшой туристический поход, названный Днем здоровья. Затем, когда все настроились, неожиданно запретили. И решили мы на такой «произвол администрации» ответить коллективной акцией протеста – один день всем классом прогулять занятия. Эта однодневная «забастовка» стала ЧП школьного масштаба. Отношение педагогов к нашей выходке колебалась от ироничного до агрессивно-злобного. Исаич же был приятно удивлен, что среди нас не было ни единого «штрейкбрехера».
На очередном уроке он был подчеркнуто мягок с классом. Правда, когда в решаемой им на доске задаче потребовалось применить новую формулу, весело бросил: «Я вам ее вчера объяснял? Объяснял!», налегая на «вчера».
А. И. Солженицын делился с учениками не только знаниями, но и сомнениями. Если происхождение физического процесса ему не было известно, он этого не скрывал. Как-то Александр Исаевич заметил, что причину изучаемого явления современная наука объяснить не может, а в ответ на мою реплику с места («Мир физики полон загадок»), строго посмотрел в мою сторону и промолвил: «Две загадки в мире есть: как родился – не помню, как умру – не знаю»13.
Поругивая школьный учебник физики Пёрышкина («Такие учебники пишутся по договору в течение одних летних каникул», – как-то заметил он), об учебнике астрономии Воронцова-Вельяминова отзывался одобрительно. Можно сказать, педагогическая интуиция не подвела Солженицына. Если к Пёрышкину ныне обращаются разве что историки науки, то по учебнику Воронцова-Вельяминова познавали основы астрономии школьники до конца ХХ века.
Уроки астрономии Исаич вел, пожалуй, еще увлеченнее, чем физику. На первом занятии дал задание: каждый вечер в течение месяца выходить на улицу – следить за положением звезд на небе и вести дневник наблюдений.
– Знаю, – предупредил он, – в конце сентября, когда надо будет сдавать дневник, вы мне заявите: «Александр Исаевич, ничего не получилось – весь месяц шли дожди». Но не обманете. Я сам каждый вечер буду вести наблюдения14.
Довелось мне быть свидетелем беседы Солженицына с коллегой – преподавателем астрономии. Попрощавшись с ним, Александр Исаевич произнес, глядя ему вслед: «Счастливый человек. Едет в экспедицию в полосу полного солнечного затмения. Представляешь, воочию увидит солнечную корону. Для нас, астрономов, нет ничего интереснее».
Объясняя природу белых ночей, говорил: «В Рязани белых ночей не бывает. Верно. Но обращали вы внимание, как долго тянется у нас летний вечер, как медленно наступают сумерки? В июне и в девять, и в десять вечера еще светло. До половины одиннадцатого можно фотографировать без лампы-вспышки. В южных широтах ничего подобного быть не может. Там мгла приходит так быстро, что кажется, будто день переходит в ночь мгновенно… – и закончил многозначительно: – Надо уважать тот край, где живешь».
Однажды