Земля Эльзы. Ярослава Пулинович
Ну как… У нас в деревне есть хор. И Зина там главная. Все старухи должны ходить, иначе…
Василий. Что будет?
Эльза. Ну, что будет? Зинаида всякие гадости говорить будет.
Василий. А какое вам дело до того, что говорят?
Эльза. Может быть, и никакого. Но знаете, мне в жизни хватило людской молвы. Я ее ложками теперь есть могу. Я лучше в хор похожу, от хора у меня голова не отвалится.
Пауза.
Василий. А ведь вы не отсюда, не из этих мест?
Эльза. Можно сказать, что из этих. Родом я из Самары. Так в паспорте написано. Но это одно название. Мы ведь сосланные. Отца расстреляли в сороковом. Разошелся во взглядах на коммунизм с начальником Куйбышевского НКВД. Мне тогда было два года. В сорок первом нас с мамой вместе с другими русскими немцами посадили в теплушки и повезли сюда, в Сибирь. Была осень, одежда на нас была та, которую успели надеть. Шла война, никто не хотел разбираться – кто мы, с кем мы. Пособники фашистов и все. По дороге от воспаления легких умерла моя сестра Марта. Ей было шесть лет. Я до сих пор не знаю, где ее могила. Маму определили в трудовую армию. А меня отправили сначала в дом ребенка, а потом уже в детдом. В сорок седьмом маму выпустили. Она меня разыскала, забрала, отмыла, отогрела. Нам разрешили поселиться здесь, в Ярках. Так и остались. Обжились, привыкли. Замуж во второй раз мама так и не вышла. Но хотя бы внучку на руках успела подержать. Я Ольгу свою хотела Мартой назвать. Муж не разрешил. Не по-русски это.
Молчание.
Василий. У вас руки дрожат.
Эльза. Это от холода. Я в этой истории никого не виню. Время такое было. Кого мне винить? Сталина что ли? Так он уж помер давным-давно. С покойника какой спрос? Я свою жизнь уже прожила. У меня есть дочь, есть внучка, есть правнучка. На что мне жаловаться?
Василий. Родственников своих в Германии разыскать не пробовали?
Эльза. Да кого там найдешь! Там уже и не осталось никого, наверное! Какая из меня немка? Я русская. Только фамилия подвела. Нас таких русских с неправильными фамилиями по всей России знаете сколько? Не всем русским быть Ивановыми да Петровыми. Кому-то надо и Рабиновичем быть, и Блюментрост. В техникуме у меня была подружка, Ривка Рубинчик. Русская еврейка. Мы с ней четыре года за одной партой просидели. Так нас и прозвали: две подружки-хорошистки, жидовка да фашистка. (Смеется.) Я ни на кого не обижаюсь. Время такое было.
Василий. Совсем ни на кого?
Эльза. Нет.
Василий. Как вам это удается?
Эльза. Не знаю…
Василий. А я вот отца до сих пор простить не могу. Все-таки руки у вас дрожат…
Василий берет Эльзу за руку.
Василий. И себя простить не могу. Что против него не пошел. Да как против него пойти было? Я – младший сын, с меня весь спрос. Я закончил семь классов в селе, тут недалеко. Потом уехал на учительские курсы в город. Дальше – больше, поступил в педагогический. Ну и там встретил девочку. Она была такая худенькая, как тросточка, только-только после тифа. Стриженная под мальчика, тоненькая, в чем только душа держалась? С таким детским голосочком. Родных у нее