.

      И только замолкли – в дали голубой

      Столбом уж крутился песок золотой,

      Звонков раздавались нестройные звуки,

      Пестрели коврами покрытые вьюки,

      И шёл, колыхаясь, как в море челнок,

      Верблюд за верблюдом, взрывая песок.

      Мотаясь, висели меж твёрдых горбов

      Узорные по́лы походных шатров;

      Их смуглые ручки порой подымали,

      И чёрные очи оттуда сверкали…

      И, стан худощавый к луке наклоня,

      Араб горячил вороного коня.

      И конь на дыбы подымался порой,

      И прыгал, как барс, поражённый стрелой;

      И белой одежды красивые складки

      По пле́чам фариса[12] вились в беспорядке;

      И, с криком и свистом несясь по песку,

      Бросал и ловил он копьё на скаку.

      Вот к пальмам подходит, шумя, караван:

      В тени их весёлый раскинулся стан.

      Кувшины звуча налилися водою,

      И, гордо кивая махровой главою,

      Приветствуют пальмы нежданных гостей,

      И щедро пои́т их студёный ручей.

      Но только что сумрак на землю упал,

      По ко́рням упругим топор застучал,

      И пали без жизни питомцы столетий!

      Одежду их со́рвали малые дети,

      Изрублены были тела их потом,

      И медленно жгли их до у́тра огнём.

      Когда же на запад умчался туман,

      Урочный свой путь совершал караван,

      И следом печальным на почве бесплодной

      Виднелся лишь пепел седой и холодный;

      И солнце остатки сухие дожгло,

      А ветром их в степи потом разнесло.

      И ныне всё дико и пусто кругом —

      Не шепчутся листья с гремучим ключом:

      Напрасно пророка о тени он просит —

      Его лишь песок раскалённый заносит

      Да коршун хохлатый, степной нелюдим,

      Добычу терзает и щиплет над ним.