Правило правой руки (сборник). Сергей Булыга
Так, говорил Байщик, при прежней жизни было просто: пришёл на склад, дал фант, тебе за него дали продуктов. А фанты откуда, спрашивал Колян. С работы, их на работе выдавали, отвечал Байщик. Э, говорил насмешливо Колян, тогда чего хорошего в той вашей прежней жизни, если тогда была работа? Так она и сейчас у тебя есть, говорил Байщик. Нет, говорил Колян, я не работаю, я делаю, и для себя. А работать – это для кого-то, это быть чьим-то рабом, поэтому чем так работать, лучше подорваться. Байщик на такие слова только руками отмахивался.
А Генерал говорил, что Байщик гонит, раньше никто не работал, все служили. А после была война. Профукали войну! С кем война, спрашивал Колян. Ну, с этими, уклончиво отвечал Генерал, с вероятным противником. С Америкой, что ли, спрашивал Колян. Да нет, отвечал Генерал, мы вместе с Америкой профукали. И с остальными всеми: с китайцами и прочей шабулдой-мулдой. Все вместе в козий пух! Навалились на нас эти роберты! И санитары с комиссарами, язви их душу, и теперь мы ведём против них народно-освободительную войну, имеющую ярко выраженный партизанский характер. Понял? Повтори! А то дам заточкой! Колян повторял. Вот какой этот Генерал – сумасшедший, но справедливый. Если вдруг что, Колян ходил только к нему, как и сейчас идёт. Подумав так, Колян осмотрелся. Кругом был густой лес и никаких нигде следов. Только кое-где были видны (если, конечно, знать, куда смотреть) заломы. Чужой не заметит! Раньше, рассказывал Байщик, при прежней жизни, такой глухомани здесь не было. Везде был город. Ну, или полугород. Тропки везде, столбы со светом, ящики со жратвой и бухлом. Ага! Подошёл, сунул в дырку жетон – тебе котлета вывалилась. Сунул другой жетон – стаканчик бухла. Жетоны в городе давали. Каждое утро приходишь на одно место, тебе выдают.
А после прилетели эти гады, и всё пропало. Но, говорил Байщик, даже уже при них, при робертах, первое время кое-что в глухих местах ещё работало. По их недосмотру, конечно. Вот как сейчас там, возле подорванного моста на Микулинской ветке, прямо из каменной стены течёт горячая вода. А раньше там был сладкий чай. И дорожки были, жёлтым песочком посыпанные, и столбы со светом, и самокрутки фабричные, их так и называли: фабрички. А после санитары начали летать на вертихвостах и сверху какой-то гадостью опрыскивать – и стало всё пропадать, разваливаться, скукоживаться, ржаветь, и за одно лето развалилось. А после ещё прошла зима, а когда после неё снег стаял, трава сразу взялась как сумасшедшая, кусты скопом везде полезли. А эти опять на вертихвосты, и давай поливать, но уже другой гадостью, и заросло всё к едреней матери, как будто ничего здесь никогда и не было. Так говорят. Потому что сам Колян уже ничего такого из прежней жизни не видел, по крайней мере не помнит. Только помнит, как мать ему давным-давно рассказывала, что она его в глубоком каменном колодце родила, на стекловате, а после, когда колодец развалили, она переселилась в тёплую кирпичную трубу, тоже подземную, и там они ту его первую в жизни зиму перезимовали. А после, сразу же весной, опять пришли роберты и уже всё то, где что по их недосмотру оставалось,