Обреченный царевич. Михаил Попов
нем предпочитали говорить при дворе шепотом. Сам же он вообще избегал каких бы то ни было разговоров. Имел к тому же удивительный облик. Он нисколько не походил на обычного конника-азиата, но и с аристократом Гистом имел мало сходства. Узкое, плоское, сероватого цвета лицо с длинным прямым носом и глубоко утопленными под брови глазами. Пламени светильника не удавалось отразиться в них. Тонкие бледные губы. Выбритые виски и короткие волосы на макушке. Впрочем, прическа скорее всего дань моде тех племен, где он обретался в последнее время.
Начальник гарнизона наконец достаточно овладел собою, чтобы что-то сказать, и сказал сущую ерунду, что вот он, мол, ходил проверять посты. Мегила, ничего не отвечая на это, сел на один из табуретов и похлопал львиную лапу широкой костистой ладонью.
– Здесь ничего не изменилось. Ты не привез с собою свои ковры и статуи? Не собираешься здесь задерживаться надолго?
Чувствуя себя сразу же и полностью разоблаченным в своем самом затаенном замысле, Гист смущенно начал говорить о том, что для устройства удобной жизни у него совсем нет времени: и гарнизон, и город требуют слишком много внимания. Происки Птахотепа, этот полузаконный отряд Небамона, совершенно сумасшедшее поведение князя Бакенсети – он целыми днями жжет огонь в подземелье дворца, а для чего все это, говорить отказывается. Закончив эту речь, он смолк, не зная, что делать дальше. Спросить, зачем доверенный посланец царя прибыл сюда, было немыслимо. Немыслимо было даже поинтересоваться, КАК он проник через все линии охранения в этот покой. Проник в тот самый момент, когда это охранение инспектировалось им самим, Гистом.
– Я прикажу подать пиво.
– Прикажи подать вина. В Мемфисе надо пить вино, пиво – фиванский напиток. Но сначала бассейн.
Мегила резко встал и двинулся какой-то ускользающей походкой к выходу, хозяин едва поспевал за ним. Охранники захрапели от неожиданности, как их кони. Гость хорошо ориентировался в расположении помещений, шел не оглядываясь и нигде не замедляя шаг, хотя и не слишком спеша. Гист вырвал факел из каменной щели в стене и бросился вслед за ним. Вот и внутренний укромный двор: посеребренный сикомор, черная в его тени акация, серая тень пальмы на звездной россыпи и квадратное лоснящееся пятно воды между стволами с несколькими поблескивающими листьями кувшинки на поверхности.
Мегила, не торопясь, разделся, обнажив широкое, бледное, костистое тело с высоко, как у египетских статуй, поднятыми плечами, и в следующее мгновение провалился в воду, оставив хозяина с факелом на гранитном берегу.
Проснувшись в своей маленькой полутемной спаленке на вытертой камышовой циновке, Мериптах не вскочил, как обычно, и не помчался во двор в надежде отыскать кого-нибудь из своих приятелей, он остался лежать, обводя взглядом место своего обитания. По каким-то одному ему ведомым причинам князь Бакенсети держал своего единственного сына, можно сказать, в черном теле, что, впрочем, последнего вполне устраивало.