Римские цифры. Михаил Блехман
для всех, на все вкусы, как пирожки с ливером.
– Вот именно! – согласилась Клара. – А разве может культура быть массовой? Массовым может быть только бескультурье… Не дай бог настанут времена, когда «Война и мир» станет нравиться всем. Всем – значит никому.
– Или твой любимый Бенедиктов, – добавил Зиновий.
Клара рассмеялась:
– Если сявки скажут, что им нравится Толстой или Бенедиктов, я и того и другого разлюблю в знак протеста.
– А если они обманут? Стоит ли доверять сявкам?
– Ну что ты, папка! – весело воскликнула Клара. – У меня нет такого места, до которого мне были бы сявки вместе с их мнением. Моё мнение для меня намного важнее. А самодеятельность – как была, так и будет, никуда не денется.
– Вот именно, – сказал Зиновий. – У искусства и халтуры – только одно общее: они вечны. Ты заметила, конечно: чушь постоянно проявляет твёрдый характер, мягкий знак ей в этом не помеха.
И он пошёл на кухню разогреть сваренный Бертой рассольник.
VI
«Сильнее всего хочется думать о том, о чём думать не хочется сильнее всего», – не переставал думать Владимир Фёдорович.
«Тройка» дотарахтела от Управления Южной железной дороги до Павловской площади. Виноват, «Розы Люксембург». Он вышел, а трамвай потарахтел себе дальше. Владимир Фёдорович вынул из светло-коричневого деревянного портсигара «Казбек», закурил, не опасаясь, что Мария увидит и рассердится, и не торопясь пошёл домой – через Николаевскую площадь, по Сумской. Ах да, «Тевелева», как же я забыл, что они её тоже переименовали.
Впрочем, Мария сейчас и не заметила бы, даже если бы увидела, что он курит…
«Клара права, – думал он не о самом главном, стараясь о главном как-нибудь не думать. – Зачем называть улицы именами людей? Всё равно ведь рано или поздно придётся переименовывать. Вместо «Розы» назвали бы, что ли, Розовой. А «Люксембург» – это что такое? Почему не Лихтенштейн или Монако?»
Но главное-то было совсем не это.
И не то, что вроде бы совсем недавно он водил Клару в зоопарк, вон там, дальше, в Саду Шевченко, а сейчас она уже права…
Не это, конечно. Думать хотелось совсем о другом – о том, о чём думать совсем не хотелось.
Он для этого и вышел из Управления раньше – чтобы постараться не думать. Или придумать что-нибудь.
Хотя что же тут придумаешь?
Как отвлечь Марию, он ума приложить не мог.
В сотый раз промямлить какую-нибудь ерунду вроде того, что три года – это всего ничего? Три года назад Миши ещё не было. Владимиру Фёдоровичу было всего лишь 47, через три – будет уже 53. Их, этих по три, не так уж, если подумать, и много…
Остаётся только – постараться не думать, но о главном хочется думать именно потому, что думать о главном больше всего не хочется. Даже если палец поцарапаешь до крови – как назло будешь браться им за что попало, сколько ни старайся уберечься.
Хотя и это ведь сейчас не главное…
Главное – как отвлечь Марию? Самому тоже нужно как-нибудь отвлечься, –