Укрощение королевы. Филиппа Грегори
чувствую, как у меня перехватывает горло, и стараюсь сглотнуть, чтобы справиться со страхом.
– Я тоже об этом думаю. Мне страшно. Этот брак будет гораздо хуже, чем его ухаживания. Сейчас-то все похоже на дурную пьесу с неумелыми актерами и мной в одной из ролей. Только я вот не знаю своей партии. Как же мне страшно… Господи, Томас, я и сказать тебе не могу, как мне страшно! Последняя королева, она… – и голос меня подводит. Я не могу назвать ее имени. Екатерина Говард погибла, обезглавленная за прелюбодейство, всего лишь год назад.
– Не бойся этого, – утешает меня Томас. – Тебя тогда здесь не было, ты не знаешь, что за женщина была эта Екатерина Говард. Она сама себя погубила. Он никогда не причинил бы ей зла, если б она не вызвала его гнев сама. Она была настоящей шлюхой.
– А как ты думаешь, кем сочтет он меня, увидев вот в таком виде?
Между нами повисает натянутая тишина. Он смотрит на мои руки, которыми я обхватила колени. Я начинаю дрожать. Томас приобнимает меня за плечи и чувствует мою дрожь. Он выглядит потрясенным, словно мы только что услышали свои смертные приговоры.
– Он не должен тебя в этом заподозрить, – говорит Томас, кивая на камин и освещенную свечами комнату, вместе с кроватью и смятыми на ней простынями, источающими предательский аромат ночи страсти. – Если он когда-либо спросит у тебя об этом – отрицай все. Я тоже все буду отрицать, клянусь тебе. Он не должен услышать о нас ничего, даже отдаленной сплетни. Даю тебе слово, что от меня он о нас не узнает. Мы с тобой никогда не будем об этом говорить. Никому. Мы не дадим ему ни малейшего повода для подозрений, мы поклянемся все хранить в тайне.
– Даю слово. Я ничего не скажу, даже если меня будут пытать на дыбе.
– Дворян на дыбе не пытают, – мягко улыбается Томас и обнимает меня с огромной нежностью. Затем укладывает меня на кровать, укутывая меховым покрывалом и ложится рядом со мною, опирая голову на руку так, чтобы видеть меня.
Кончики его пальцев скользят от мокрой от слез щеки, по шее, к груди, по животу и бедрам, словно он старался запомнить мое тело, со всеми подробностями, чтобы никогда его не забыть. Потом опускает лицо к моей шее и глубоко вдыхает запах моих волос.
– Это наше прощание? – спрашивает он, касаясь губами моей кожи. – Ты ведь уже все решила, маленькая упрямая северянка… Ты уже все для себя решила, сама. И пришла только для того, чтобы попрощаться…
Конечно, это было прощание.
– Кажется, я умру, если ты меня бросишь, – предупреждает меня он.
– Ну, мы оба умрем, причем наверняка, если я этого не сделаю, – сухо отвечаю я.
– Да уж, как всегда, не в бровь, а в глаз.
– Я не хочу лгать тебе, особенно сегодня. Мне придется провести всю свою оставшуюся жизнь во лжи.
Томас внимательно рассматривает мое лицо.
– Ты очень красива, когда плачешь, – замечает он. – Особенно когда плачешь.
Я кладу руки ему на грудь и ощущаю под пальцами тугие мышцы и шелковистые темные волосы. На плече у него остался шрам от давнего