Заповедь любви. Дмитрий Красавин
ему исповедаться, тоже православный?
– Какое имеет значение: православный, нет ли? Христос живет во всех. И в тебе тоже. Он не нудит никого ни в любви, ни в вере – каждый волен от Него отвернуться. А вот Он не отворачивается от тех, кто взывает к Нему. Если не можешь сменить ненависть на любовь, постарайся быть нейтральным к Курту. Не иди против Христа.
– Что вам немец поведал?
– Извини, время поджимает, – старец поднялся, отогнул край полога, позвал Курта и, обернувшись к лейтенанту, пояснил: – Часика через три начнет смеркаться, некогда лясы точить. Настя по дороге в Брейтово расскажет. Что неясно, спросишь через нее у Курта. Случится какая беда – молитесь. Беды Господь попускает ради очищения и возвышения нашего. Преодолевая напасти, человек познает услаждения души. Испытания становятся ступеньками ко Христу. Дай Бог, вам на них не поскользнуться!
Довольно улыбаясь и вытирая промасленные руки ветошью, немец подошел к кошеве, что-то сказал старцу. Тот в ответ дружески хлопнул его по плечу и снова обернулся к лейтенанту:
– Мотор в порядке, можно забираться в лодку. Полагаю, твоя одежда успела просохнуть. Отдай это Курту, – он тронул ладонью надетые на лейтенанте замасленный тулуп и ватные брюки, – а сам переодевайся в свое.
Евгений Иосифович украдкой взглянул на часы – прошло ровно пятьдесят минут, как старец предложил ему «засекать время».
– Батюшка, – послышался голос Насти, и тут же перед ними выросла она сама. – Можно я с собой возьму учебники?
– Как же иначе? – улыбнулся старец. – Ступай, забирай все свое. Я тоже кое-что для тебя припас.
Старец и Настя вышли из кошевы, и тут же внутрь вошел Курт, держа под мышкой костыли. Положил их на бревна, снял с труб и подал лейтенанту просохшую одежду, плащ-накидку, принес сапоги, помог переодеться. Скинул с себя форму, вытащил из карманов документы, завернул в тряпочку. Аккуратно все сложил в узелок. Тут же натянул на тело рубаху из мешковины, тулуп, ватные брюки, став похожим на обнищавшего колхозника. Вот только высокие немецкие ботинки, едва прикрываемые короткими ватными штанами, выдавали в «колхознике» иностранца.
Костыли оказались Евгению Иосифовичу впору. Правда, с непривычки на покачивающемся плоту, он чуть было не упал, когда прыгал на одной ноге по скользким намокшим бревнам к моторке, но немец помог устоять, помог перешагнуть через борт и устроиться на среднем сиденье, сам прошел на корму к мотору. Улучив момент, Евгений Иосифович провел рукой под сиденьем: бинокль, кобура, пистолет – все было на месте.
Подошла Настя, неся в руках довольно увесистый фанерный чемодан с книгами и прочим своим имуществом. Курт указал ей, чтобы садилась с багажом на носовое сиденье напротив лейтенанта. Попрощаться с Настей подошли несколько женщин, Равиль. Они что-то наперебой говорили, у некоторых на глазах блестели слезы. Настя что-то отвечала и тоже тыльной стороной ладони смахивала с ресниц выступавшие капельки слез.
– Но-но, и так кругом воды полно, – раздался голос старца.
Женщины