Уголовная репрессия в постиндустриальном обществе. Монография. Павел Валерьевич Жестеров
исключены из практики общих судов, оставаясь основным видом наказания по уголовным делам, подсудным волостным судам54.
Рубеж XIX–XX вв. в истории отечественной уголовно-правовой науки – едва ли не самый интересный период с точки зрения генезиса проблемы уголовной репрессии. Во-первых, общий взгляд законодателей и ученых был направлен на задачи уголовной репрессии. Во-вторых, к этому времени сложились новые направления науки (социологическое, антропологическое), и вопросы степени применения мер уголовной репрессии и эволюции в их постановке привлекали к себе внимание многих видных ученых того времени.
Интересны философско-правовые воззрения французского историка, социолога, криминолога М. Фуко. В 1971 г. во Франции по его инициативе была создана «Группа информации о тюрьмах», в чью задачу входило изучение условий содержания заключенных и информирование о них общественности. Работа в рамках этой группы позволила М. Фуко подготовить достаточно объемное исследование «Надзирать и карать: рождение тюрьмы» (1975), основные положения которого явились развитием его концепции отношений между властью и насилием, преступлением и наказанием. Исследуя механизмы европейского правосудия в их традиционных и современных формах, М. Фуко утверждает, что истинные причины правовых реформ XVIII в. заключались не в том, что философов-гуманистов, французских просветителей потрясла жестокость существовавших тогда карательных мер, пыточного следствия и применявшихся казней, а в том, что они обнаружили малую эффективность всех этих средств. Таким образом, судебные реформы в европейских государствах необходимы для того, чтобы наказывать не меньше и слабее, а рациональнее и эффективнее.
Жестокие наказания в прежние времена были следствием неограниченной власти феодалов и монархов над подданными. Каждое нарушение закона рассматривалось как посягательство на права самого суверена, и суровое воздаяние выступало здесь как привилегия. Во всем этом не было и намека на симметрию прав преступника и суверена.
Существовавшие пытки и публичные казни выступали не как процедуры восстановления справедливости, а как практика подтверждения принципа безграничной власти суверена. Неслучайно наказания часто носили вид инсценированного, почти театрального действия. М. Фуко приводит пример того, как служанку, зарезавшую свою хозяйку, посадили в то же кресло, где сидела госпожа, и зарезали тем же самым ножом.
Театральность процедуры наказания (а возможно, и некая сакральность) проявлялась и в том, что объект наказания – человеческое тело, истерзанное пытками, заклейменное, часто выставлялось напоказ, чтобы его вид запечатлелся в памяти других людей как знак могущества суверена.
XVIII в. обнаружил и характерный юридический парадокс, связанный с процедурой наказания. Было указано на то, что пыточное следствие, профессия палача и публичные казни дискредитируют идею справедливого наказания. Практика традиционного судопроизводства не исправляла