Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945. Реджинальд Т. Пэйджет
под личиной политических, как противоположных религиозным репрессиям. Например, только с 1942 г. католикам вроде гаулейтера Вагнера было приказано выбирать между партией и их верой, при этом священники основных конфессий оставались в немецких воинских частях до самого конца.
Нацистские гонения на религию были скорее незаметно подкрадывающимися, чем резко кардинальными. К примеру, они выглядели менее очевидными, чем те, что совершались некоторыми антиклерикальными правительствами Франции; менее очевидными, но более эффективными и значительно более безнравственными, поскольку были направлены не только против вероучения, но и против моральных принципов христианства. В гитлерюгенде (в котором состояли только юноши. Для девушек был создан Союз немецких женщин) дети впитывали в себя доктрину куда более возбуждающую, чем христианство, которое они все еще формально изучали в школах. Школьных учителей принуждали к политическому конформизму, что год от года все более очевидно входило в противоречие с религией, которую они порой все еще продолжали преподавать. Пасторы и священники были вынуждены пойти на политический компромисс со злом, что подрывало саму моральную основу их веры. Нацисты преуспели в разрушении самой сути, а не формы христианства, поскольку их подход был не прямым – их действия можно было почувствовать, а не определить, и поэтому им было сложно противостоять. Верующий человек стал обособленным и склонным искать уединения. Так случилось и с фон Манштейном. Происходящее только укрепляло его в вере, и он успокаивал себя тем, что атеизм Французской революции в результате закончился восстановлением церкви и государства. Он и не подозревал, что является не просто свидетелем конфликта с церковью, а духовной революции.
Хотя фон Манштейн был осведомлен и обеспокоен религиозными гонениями нацистов, он мало что знал о расовых гонениях.[12] Он знал, что евреев подталкивают к эмиграции и что на них распространяются законы об ограничениях на профессию. А когда это коснулось армии, Манштейн рискнул своей карьерой, чтобы выступить с протестом. Он полагал, что это очередная хулиганская выходка нацистов. Манштейн ничего не знал о концентрационных лагерях и жестокостях, творившихся в них. Лагеря были изолированы и охранялись отборными головорезами СС. Освобожденные из них не осмеливались рассказывать о своих испытаниях. Существовала строжайшая цензура. За пределами Германии нам было многое известно из рассказов бывших заключенных, покинувших страну. В самой Германии об этих ужасах знали очень немногие.
В 1937 г. отношение фон Манштейна к режиму выглядело достаточно типичным для среднего прусского офицера. Он питал неприязнь и презрение к личному составу партии, не одобряя то немногое, что знал об их расовой политике, и испытывал беспокойство по поводу их религиозной политики; он восхищался Гитлером и находился под впечатлением как социальных достижений его внутренней политики, так и поразительных успехов во внешней. Манштейн не испытывал антипатии к подавлению демократии
Этому утверждению противоречит его приказ от 20 ноября 1941 г. Там, в частности, говорится, что «каждый солдат обязан до конца осознать необходимость сурового, но справедливого возмездия недочеловекам – евреям».