Герои забытых побед. Владимир Шигин
деньги роскошные приемы да заверял командующего Дунайской армией фельдмаршала Румянцева, что все идет своим чередом.
– Что же это делается: все думают, что мы вот-вот погоним турок с Дуная, а у нас и нет ничего – вместо флотилии один пшик! – ругались промеж себя немногие офицеры-дунайцы, изнывавшие от безделья.
Больше Григорий Муловский терпеть не мог. Сел мичман в один из темных южных вечеров за стол, зажег свечу, очистил перо и, придвинув к себе бумагу, написал обо всем графу Ивану Чернышеву и императрице в Петербург. К письмам приложил скрепленные печатями документы.
А наутро, придя к адмиралу, рассказал ему об отправленных бумагах.
– Негодяй! – закричал багровый от злобы Ноульс. – Этот подлый донос я все равно перехвачу, а с тобой расправлюсь позже…
– Осмелюсь доложить, что я не негодяй, а верный сын Отечества своего. Бумага же моя не донос, а верное изложение действа, здесь происходящего!
Письма своего мятежного адъютанта Ноульс перехватить не успел: еще ночью с верным человеком они были отправлены в столицу. Скоро письма достигли адресатов и наконец-то пролили свет на безобразия, происходящие на Дунае.
Сигналы о непотребном и даже преступном поведении британского адмирала поступали в Адмиралтейств-коллегию и раньше, но теперь, когда перед вице-президентом Чернышевым лежали и документы по деятельности Ноульса, все стало ясно окончательно.
Немедленно последовал высочайший ордер на отзыв Ноульса в Санкт-Петербург, причем велено было произвести это столь поспешно, что граф Брюс, которому вменялось в обязанность проследить исполнение приказа, писал Ноульсу в Яссы: «Я получил приказание императрицы не останавливать вас в карантинах, как только для одной курки».
На юге страны в это время свирепствовала холера, и кордонные мероприятия были одинаково строги ко всем, независимо от званий и чинов.
В Петербурге адмирала Ноульса уже ждала записка императрицы следующего содержания: «…Если Вы хотите уехать отсюда, то я не вижу никаких препятствий…» Принять адмирала Екатерина не пожелала. В несколько дней Ноульс был рассчитан и изгнан из России.
Вскоре прибывший в Петербург Григорий Муловский предстал перед своим учителем и воспитателем Иваном Чернышевым.
– Ну, Гришенька, куда желаешь теперь служить идти? – спросил тот своего воспитанника, когда он подробно поведал об адъютантстве у Ноульса.
– Для моряка, ваше сиятельство, имеется лишь одна высшая награда – плавать на кораблях, а не ездить на перекладных!
– Ну что ж, – засмеялся вице-президент, – быть по сему!
В тот же год Муловский совершил плавание на пакетботе от Кронштадта до Любека и обратно, а осенью 1773 года отправился с эскадрой контр-адмирала Самуила Грейга в Средиземное море на флагманском корабле «Исидор». Эскадра спешила усилить русский флот, блокировавший в это время Дарданеллы, но поспела только к заключению мира.
– Ну почему я такой невезучий? – сокрушался Муловский. –