Кругосветная география русской поэзии. Эльдар Ахадов
прозой. Это те сокровища, которые суждено нам хранить вечно. В книге собраны впечатления поэтов, оказавшихся в той или иной стране либо по своей доброй воле, либо по долгу службы, но никак не насильственным образом, не в заключении и не в ссылке. Даже Баратынский, служивший в Финляндии унтер-офицером, не был заключенным, он там – служил, и офицеры вовсе не чурались общения с талантливым сослуживцем.
Многие поэты бывали в первую очередь в Европе. Это понятно. Но для кого-то страна его пребывания являлась вовсе не одним лишь местом удовлетворения праздного туристического любопытства, а в некотором смысле – судьбой. Вот этим соображением и обосновывается мой выбор поэта и описываемой им страны, который сделан в этой книге. Многие поэты путешествовали по тем местам, которые мы привыкли считать либо частью России, либо частью бывшего СССР или Российской империи. Но и здесь есть причина для выбора – стихи поэтов, посвященные исследованию жизни того или иного края земли, не созерцательное равнодушие, а интерес и любовь к тайнам земли и истории народов, её населяющих, вне зависимости от государственных границ, придуманных человеком, но никогда и нигде не создаваемых природой.
Поэты – странники, скитальцы, пилигримы, дервиши земных дорог. Творческий труд их сродни труду землепроходцев и первооткрывателей. Они видят то, что сокрыто от многих глаз…
Эта книга отчасти написана не мной, а теми поэтами, которые видели то, о чём они рассказывают и знают цену этому своему виденью. С радостью и трепетом предоставляю им слово. Тютчеву, написавшему «Люблю грозу в начале мая…» вовсе не в России, а в Германии. Бродскому, написавшему «… на Васильевский остров я приду умирать» не в уютном домашнем Питере, а в геологической экспедиции на Крайнем Севере. Арсению Тарковскому – самому почитаемому русскому поэту Туркмении и Каракалпакии. Бальмонту, не рафинированному и куртуазному дамскому угоднику, а настоящему Бальмонту – плывущему по просторам Тихого океана на встречу с Австралией и островами Океании. Лермонтову, по которому в бою мюриды имама приказывали не стрелять, ибо дервишей и ашугов (поэтов) убивать нельзя («Харам!»)…
«Вот и Арпачай», – сказал мне казак. Арпачай! Наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег».
«Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под