Белеет парус одинокий. Валентин Петрович Катаев
обдавая паром сидящих в дилижансе. Черные губы потянулись к соломенной шляпе Пети. – Кого везешь? – раздался где-то вверху солдатский голос. – Дачников на пароход, – ответил неузнаваемо тонкий, поспешный, какой-то угодливый голос кучера. – Они в Аккерман едут, а там прямо на пароход – и в Одессу. Они тута в экономии все лето жили. С самого начала июня. Теперь они едут обратно до дому – А ну, покажь! И с этими словами в окно заглянуло красное, желтоусое и желтобровое солдатское лицо с жестко выскобленным подбородком и с овальной кокардой на зеленом околыше фуражки. – Кто такие? – Дачники, – сказал, улыбаясь, отец. Солдату, видно, не понравились эта улыбка и это слишком вольное слово "дачники", показавшееся ему насмешкой. – Я вижу, что дачники, – с грубым неудовольствием сказал он. – Мало что дачники! А кто такие – дачники? Нижняя челюсть у отца дрогнула, бородка запрыгала. Побледнев от негодования, он дрожащими пальцами застегнул на все пуговицы летнее пальто, поправил пенсне и резким фальцетом закричал: – Как вы смеете говорить со мной в таком тоне? Я – преподаватель среднеучебных заведений, коллежский советник Бачей, а это мои дети – Петр и Павел. Мы направляемся в Одессу. На лбу у отца выступили розовые пятна. – Виноват, ваше высокоблагородие, – бодро сказал солдат, вылупив почти белые глаза, и поднес руку с нагайкой к козырьку. – Обознался! Как видно, он был смертельно перепуган, услышав хоть до сих пор ему и неизвестный, но столь грозный штатский чин – "коллежский советник". Ну его к богу! Еще нарвешься на неприятность. Еще по зубам заработаешь. Он дал лошади шпоры и ускакал. – Дурак, – сказал Петя, когда солдаты были уже далеко. Отец снова вскипятился: – Замолчи! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не смел произносить этого слова! Тот, кто часто говорит "дурак", чаще всего сам… не слишком умный человек. Заруби это себе на носу. В другое время Петя, конечно, полез бы в спор, но сейчас он смолчал. Он слишком хорошо понимал душевное состояние отца. Отец, который всегда с раздражительным презрением говорил о чинах и орденах, который никогда не носил форменного вицмундира и никогда не надевал своей "Анны третьей степени", который не признавал никаких сословных привилегий и упрямо утверждал, что все жители России суть не что иное, как только "граждане", вдруг, в порыве раздражения, наговорил бог знает чего. И кому же? Первому встречному солдату… "Преподаватель среднеучебных заведений"… "Коллежский советник"… "Как вы смеете говорить в таком тоне"… "Фу, какая ерунда! – говорило смущенное лицо отца. – Фу, как стыдно!" Тем временем кучер, как это всегда бывает во время долгих поездок на лошадях, в общем замешательстве уже успел потерять ремешок кнута и ходил по дороге, шарпая кнутовищем по придорожным, седым от пыли кустикам полыни. Наконец он его нашел и привязал, затянув узел зубами. – А, чтоб им пусто было! – сказал он, подходя к дилижансу. Ездят эти стражники по всем дорогам и ездят, только людей пугают. – Зачем ездят? – спросил отец. – Кто их знает зачем.