Девять десятых судьбы. Вениамин Александрович Каверин
нише ворот прятались солдаты.
Между ними, замыкая расположение полка, двигались дозоры красногвардейцев.
Помня задачу всех красногвардейских отрядов «нигде не подпускать близко к войскам революционного гарнизона контр-революционные войска, верные Временному правительству», – Кривенко поставил свой отряд впереди головной цепи павловцев.
Это было опасное место – впереди, в глубоком секторе баррикад, закрывающих все входы в Зимний, простым глазом видны были пулеметы.
Шахов с дозором красногвардейцев обходил авангардные части.
Глубокая тишина стояла в головной цепи полка. Солдаты молчали.
Только время от времени слышался короткий приказ, и тогда Шахов понимал, что вся эта масса солдат находится в непрерывном движении, что это движение нужно во что бы то ни стало удержать до решительного приказа штурмовать Зимний, что вопреки приказаниям резервы сгущаются все плотнее и плотнее, а головные цепи двигаются все дальше и дальше.
Проходя мимо Мошкова переулка, он услышал, как молодой солдат, лихорадочно шевеля затвором винтовки, спрашивал сдавленным голосом у прапорщика, своего ротного или батальонного командира:
– Товарищ Кремнев, третья рота послала меня узнать, почему не наступаем на площадь?
Прапорщик ответил тем же сдавленным, напряженным голосом:
– Распоряжение Комитета – ждать!
А в резервах на Марсовом поле было шумно и весело. Солдаты разводили костры, беспорядочные пятна пламени возникали у Троицкого моста, у Летнего сада.
Возле одного из таких костров, неподалеку от памятника Суворову, собрались солдаты и матросы из разных частей. Все сидели вокруг огня на поленьях, опершись о винтовки – свет костра, неяркий в наступающих сумерках, скользил между ними, освещая черные бушлаты и почерневшие от дождя, дымящиеся паром шинели. Низкорослый, коренастый солдат ругал большевиков.
– Дьяволы, мать вашу так…, – говорил он, – что они там с бабами, что ли, спят?
– Ну, где там с бабами! Теперь по всему Петрограду с фонарем ходи, ни одной бабы не сыщешь! Теперь все бабы в ударный батальон ушли!..
– Почему нас не двигают вперед? – спросил низкорослый, держа голову прямо и глядя на огонь немигающими глазами, – для чего, язва их возьми, они языки треплют понапрасну?…
– Да ведь посылали к ротному, – лениво сказал молодой солдат. Он старательно сушил у огня промокшую полу шинели.
– Посылали! Много ты знаешь, говно такое! – проворчал низкорослый. – Мы тут никак с самого утра торчим! А теперь который час?
– Хорошие были часы, да вошь стрелку подъела, – равнодушно ответил молодой солдат.
– Что они, сволочи, в самом деле, смеются, что ли, с людей? – внезапно и быстро заговорил один из матросов, сидевших поодаль – стой, а спросить что ли у Толстоухова?
– А ты поди, понюхай ему ж…, может он тебе скажет, – проворчал другой.
– Тащи сюда Толстоухова, товарищи! – закричал первый матрос.
– Толстоухов!