Девять десятых судьбы. Вениамин Александрович Каверин
всех собравшихся в комнате.
– Я – комиссар Военно-Революционного Комитета, – медленно и упрямо сказал он, когда железнодорожник, стукнув кулаком по столу, кончил свою речь, – Военно-Революционный Комитет ничего не требует от вас, кроме прямого исполнения ваших обязанностей.
– Я сам знаю мои обязанности! Я знать не хочу никакого Военно-Революционного Комитета! Я отказываюсь исполнять ваши приказания. Если бы даже вы притащили с собой целый полк солдат…
– А вы думаете, что я пришел сюда один? – флегматично спросил светлоголовый солдат, указывая рукой в окно.
Все обернулись. Седоусый железнодорожник ахнул и подбежал к окну: на всем протяжении платформы стояли патрули.
– Вокзал занят войсками Военно-Революционного Комитета, – спокойным голосом объяснил солдат.
– Да чорт возьми, что это за комитет такой? – пробормотал кто-то над самым ухом Шахова.
Он обернулся и увидел костлявого чиновника, ехавшего вместе с ним в соседнем купе.
– Не знаю, я только-что приехал, – сказал он, забывая о том, что это должно быть известно чиновнику – нужно полагать, что в городе…
– Что?
– Не знаю… восстание.
– Восстание! – вдруг подумал он с неожиданной силой.
Толпа снова оттеснила его; он пересек вокзал и вышел на площадь.
Резкий ветер хлестнул в лицо и откатился.
Площадь была почти пуста – кроме патрулей, стоявших на углах у Невского и Гончарной, ничто не указывало на то, что в городе начинается восстание.
Он долго смотрел вдоль пустынных улиц, ожидая движения, стрельбы, криков, всего, что неизбежно, как-будто, связывалось с восстанием, с мятежом, с революцией – и ничего не увидел. Наконец, он толкнулся в двери какой-то захудалой гостиницы на Лиговке и, добравшись до номера, не разглядев даже, куда всунул его спросонья швейцар, расстелил на кровати пальто и уснул, подбросив мешок под голову.
2
Не прошло и двух часов, как он проснулся от короткого сухого треска: на улице стреляли.
Он подошел к окну: город показался ему сонным, пустым; был дождливый осенний день, на площади кружились вокруг памятника трамваи.
Он поднял с кровати пальто, несколько минут разглаживал на коленях измятый воротник.
Когда он вышел на улицу, шел снег, и несколько раз Шахов машинально подносил к глазам руку, на которой, слегка холодя кожу, таяли снежинки.
На Суворовском он остановился перед листовкой, наклеенной на стене. Первая же фраза этой листовки поразила его:
«К гражданам России.
«Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Военно-Революционного Комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
«Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание