Причесывая жирафу. Сан-Антонио
тут не скажешь? Ошибки нет, я нахожусь в высшем свете. Мне нужно было надеть перчатки цвета свежесбитого масла шапокляк.
– Меня зовут Бенвенутто Челлини, – ответил я.
– И что вы хотите?
– Я пришел от Донато.
– Какого Донато?
– Того, который выступает в цирке, – ответил я и стал пунцовым.
Внезапно между глаз у меня появилась складка.
– Я не понимаю.
– Вы слышали о цирке Барнаби? – спросил я, очаровательно улыбаясь.
– У меня имеются большие основания для этого, потому что мой бедный шофер был заколот сегодня ночью именно возле этого бродячего балагана.
Я проглотил слова «бродячий балаган» и продолжал:
– Именно по поводу этой драмы я и пришел. Донато и его друг очень обеспокоены. Они сами не могут непосредственно войти с вами в контакт и поручили мне попросить вас прийти повидать их сегодня вечером после представления на пустыре за площадью.
Видимо, я начал слишком сильно.
Синьора открыла большие, как фонари, глаза.
– Но что вы мне тут рассказываете, месье! – воскликнула она с латинской живостью. – Я ничего не понимаю из того, что вы мне говорите! Я нахожу ваш визит просто подозрительным.
Вместо того чтобы протестовать, я подошел неслышными шагами к двери, в которую вошел, и резко распахнул ее.
Лакей, сидевший на корточках за дверью, влетел в комнату и растянулся на полу.
Я подобрал его вставные зубы и сунул их ему в руку.
– У тебя может случиться воспаление уха, дружок, так вот: нет ничего более предательского, чем замочная скважина. Если хочешь начать заниматься шпионажем, нужно сперва излечиться от астмы: твое дыхание слышно даже в Ватикане.
Очень сконфуженный, он ушел.
Синьора, которая присутствовала на этом спектакле, выдала мне улыбку, не лишенную беспокойства.
– А теперь, – сказала она, – может быть, вы объяснитесь?
Я пожал плечами.
– Что мне объяснять, синьора? Я только лишь повторил слова моего приятеля Донато. Это скромный человек, и он мне больше ничего не сказал.
Она покачала своей прекрасной золотой шевелюрой. Чем больше я смотрел на эту Офелию, друзья мои, тем больше мне хотелось провести с ней конец недели в укромной гостинице. У нее есть все, чтобы сгладить монотонность воскресенья.
– У меня есть желание сообщить о вас в полицию, – произнесла она, прямо глядя мне в глаза.
– Вам виднее, мадам, – не дрогнув проговорил я.
– Это все, что вы имеете мне сказать? – спросила она.
– По поручению Донато – да. Но со своей стороны я мог бы добавить несколько слов, если вы мне позволите.
– Я вас слушаю.
– Вы самая прекрасная женщина в Италии, синьора, – сказал я, страшно сожалея о том, что я так обезобразил свою прелестную внешность.
Она слегка вздрогнула от негодования.
Я сломался пополам в светском поклоне и вышел.
Лакей, стоящий в конце коридора,