Отверженный духами. Геннадий Демарев
влечёт за собой какое-то следствие. Однажды нечто важное и непонятное послужило причиной внезапной остановки стада всего в нескольких километрах от какого-то большого города. На тот момент Ивану едва исполнилось шесть лет. До тех пор мальчику никогда не приходилось видеть ни городов, ни машин, ни ярких фонарей, ни больших бородатых белых людей, которых отец, человек флегматичный и рассудительный, называл «урусами». В тот вечер, поручив стадо брату, отец погрузил Ивана в сани вместе с матерью и угрожающе взмахнул над головами оленей кнутом. Те помчались со столь ошеломляющей скоростью, что ребёнку приходилось даже прищуривать глаза во избежание попадания в них колючих, искрящихся при свете луны, снежинок. Прижимаясь к телу матери, издававшему неистовые стоны, Иван понимал, что она страдает. Дитя природы, коим он являлся в то время, Иван знал, что в распухшем животе матери находятся братик или сестрёнка. Обыкновенно якутские женщины в подобных ситуациях обходятся без помощи медицины; в лучшем случае им помогают соседки или родственницы, а когда роды происходят с некоторыми осложнениями, в употребление идёт бубен, посредством которого призываются на помощь добрые духи, покровители родов и жизни. Но на сей раз что-то шло не так; отец, опасаясь плохого исхода, после долгих размышлений, посоветовавшись с братом, решился отвезти роженицу в больницу.
Мы не берёмся утверждать, что этим человеком двигало то самое великое чувство, которое вращает мирами и воспевается на все лады поэтами и музыкантами. В период сватовства Нагымкар отдал отцу невесты, впоследствии ставшей матерью Ивана, десять оленей, лодку, два десятка соболиных шкур и большую коробку табака; взамен его родня получила подарков, уступающих по стоимости его подарки ровно наполовину… Вот почему он дорожил своей женой…
Спустя два часа путешествия нарты въехали в город. Стремясь избежать реакции полудиких животных на свет фонарей и сигналы автомобилей, Нагымкар решил не оставлять им времени на раздумия, потому гнал их с максимальной скоростью. Но если у отца, матери и оленей не оставалось времени на осмысление реальности, этого нельзя было сказать о мальчишке. Его голова, вооружённая двумя всевидящими глазами, двумя всеслышащими ушами и неуёмной фантазией, то и дело вертелась во все стороны, стремясь выхватывать из окружающего всё, что представлялось любопытным. А поскольку в тот памятный вечер любопытным казалось всё, начиная от фонарей и кончая милицейской мигалкой, преследующей сани позади, можно лишь гадать о том, каким образом ему удалось сохранить в целости и сохранности рассудок, раздираемый впечатлениями.
Пока мать, окружённая людьми в белых халатах, рожала, в больничном коридоре блюстители порядка о чём-то расспрашивали отца, то и дело чертя какие-то непонятные для Ивана знаки на белом листе. В те времена мальчик понятия не имел, что такое милицейский протокол…
Утром пришли какие-то люди, один из которых, судя по внешности, русский, заговорил с отцом на его