Душа так просится к тебе. Анастасия Туманова
Вовсе не было конверта? Ну-у, Соня… Мало ли кому наш брат такие-то писульки сочиняет… Обманула тебя змеюка Марья. Не к тебе он это писал.
И Софья поняла, что Мартемьянов прав.
– Уйдешь теперь, Соня?
– Нет. Некуда уходить.
– Простишь, что ль, меня? – удивился он.
– Не смогу, – честно ответила Софья. – Давай без этого поживем, если сумеем.
Больше Федор ни о чем ее не спрашивал.
Софья не соврала Мартемьянову ни единым словом. Идти ей в самом деле было некуда. О том, чтобы встретиться с Черменским после того, как она полгода прожила в содержанках у Мартемьянова, Софья даже думать не могла без содрогания. Да, ее обманули, да, были перехвачены письма, да, так сложились обстоятельства… Но в том «помрачении», когда она по своей доброй воле отдала себя в руки Матемьянова, не был виноват никто. Никто, кроме ее самой, Софьи Грешневой. У нее был выбор, и она сделала его. А значит, незачем оглядываться назад.
Она не ушла от Федора – потому, что, несмотря на вскрывшийся обман, на сделанную им подлость, на то, что по его вине жизнь Софьи оказалась сломана, он почему-то не стал отвратителен ей. Купец-пароходник тридцати трех лет, в молодости прошедший огонь и воду, почти неграмотный, очень сильный, очень вспыльчивый, с репутацией разбойника с большой дороги, Мартемьянов ни разу за полгода не обидел ее. Он держал Софью в камелиях, но лишь потому, что она сама, несмотря на стенания Марфы о том, что любовь любовью, а жить надо по-людски, наотрез отказывалась обвенчаться с ним. И Софья не боялась его нисколько, хоть и знала к тому времени, что Федору Мартемьянову доводилось убивать людей. Он сам однажды поведал ей об этом и, судя по всему, не солгал. Софья давно уже не пугалась, когда по ночам Федор метался на постели, рыча и ругаясь сквозь стиснутые зубы, то убегая от кого-то во сне, то, напротив, догоняя… Будить его при этом было совершенно бесполезно, и всякий раз Софья, преодолевая усталость, усаживалась рядом, брала себе на колени горячую, тяжелую, встрепанную голову любовника и сидела так, борясь с зевотой, до тех пор, пока он не успокаивался и не затихал. Наутро Мартемьянов уверял, что ничего не помнит, и Софья считала, что так оно и было на самом деле.
Когда уже в Москве она, несмотря на сопротивление любовника (он опасался Софьиной знатной родни), познакомила его с сестрой, Анна пришла в ужас, и только воспитание, полученное в стенах Смольного института, помогло ей скрыть панику. Федор при этом представлении тоже чувствовал себя неуютно, почти не открывал рта, явно боясь ляпнуть что-то не бонтонное, и при первой же возможности исчез.
Едва оставшись наедине с сестрой, Анна потребовала объяснений.
– Соня, почему?! Ведь это же… это же… Боже, Соня, я все понимаю, я сама не святая, так уж, видно, суждено нам, Грешневым, но… но… Это ведь дикарь! Разбойник с большой дороги! Стенька Разин, Пугачев, Кудеяр! Почему именно он?! Ты хороша собой, молода, ты в сотню раз лучше меня, ты могла бы…
– Аня, так уж вышло, – как можно